Синдикат

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Каждое утро я заходила в свой кабинет, с затаенной опаской приближаясь к компьютеру… Я давно испытывала искушение если не падать ниц перед ним, то, по крайней мере, кланяться… Вздорный его норов я чувствовала совершенно так же, как чувствуешь тяжелый нрав самодура. Иногда — довольно редко, в дни государственных российских праздников, — он пребывал в ровном благодушном настроении. В такие дни электронная почта приносила лишь несколько писем от друзей из Америки или Израиля, от сестры из Новой Зеландии, какое-нибудь милое письмецо от Норы Брук, одновременно и деловое, и обязательно — как булочка изюм, — содержащее в себе забавную историю, случай, анекдот; письмо-привет от Аркаши Вязнина с приглашением на какой-нибудь концерт, выставку или в гости, письмо от Веронички, моей чешской переводчицы, со списком вопросов по переводу романа; напоминание руководителя литературного салона «На Плющихе» о моем творческом вечере, который состоится тогда-то…

Но гораздо чаще, открывая почтовую программу, я окаменевала в тоске, в предвкушении тяжелых работ по расчистке Авгиевых этих конюшен. В мои закрома сыпались и сыпались весь морок и суета этого мира: страдания и горечь, оторопь и слезы, вражда и нужда, настоятельные просьбы и напористые устремления, рукописи графоманов, никчемные проекты, воззвания сумасшедших, протесты обойденных, пиры-во-время-чумы и пиры-валтасара…

Итак, вдох… Открываю почтовую программу… Строка заполняется черной дорожкой, бежит, бежит… Я уже знаю, что из коробка высыпятся на меня сорок семь писем… Тридцать процентов наполнения… шестьдесят семь… восемьдесят два… девяносто шесть… Сто!.. Ну-с, теперь вдохнуть поглубже, и — поехали с орехами:

— рассыла «Народного университета» Пожарского;

— рассылка Панславянского Объединенного Союза против засилья американо-сионистского спрута;

— рассылка Чеченского Союза борьбы с оккупацией;

— рассылка секты «Истинные дети Израиля»;

— просьба от священника Георгия Лунина «оказать посильную помощь в восстановлении нашего сельского храма. Из-за ветхости (ему сто лет), деревянный, изувеченный в безбожное время храм сейчас находится в аварийном состоянии и требует скорейшего к себе внимания… Если вам не чужды милосердие и благотворительность…» Ах, милый ты мой, не чужды, не чужды…

Далее…

— приглашение от Гройса на Пленум вновь учрежденного Межэтнического еврейского Конгресса…;

— рассылка радио «Святое распятие» — слушайте наши передачи!!!

— Приказ главы департамента Кадровой политики об увольнении Анат Крачковски и немедленном отзыве ее в Иерусалим;

— Приказ главы департамента Кадровой политики

о восстановлении в должности Анат Крачковски и продлении срока ее службы на три месяца в связи с отсутствием достойной замены;

— наконец, сообщение из департамента Розыска потерянных колен, что Садыков Насыр Файзуллаевич, 49 года рождения, профессия — следователь по особо важным делам, принадлежит к потерянному колену Дана («Дан будет судить народ свой: как одно — колена Исраэля. Да будет Дан змеем на дороге, аспидом на пути, что язвит ногу коня, так что падает всадник его навзничь. На помощь твою надеюсь, Господи!»)

Кажется, все… Нет! Вот, на закуску, письмецо, подписанное неуловимым, неподкупным и неугомонным Азарией:

«Ветер… Ветер носит тебя, как щепку, повсюду… Ветер… Ветер…»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

глава тридцатая. Азамат и Рустам

В начале января я собиралась в командировку в Калининград. Меня давно приглашали выступить перед местной общиной, я предвкушала довольно приятную поездку и собиралась прикупить дешевого янтаря — надвигалась лавина дней рождений разных моих баб: подруг, сестры, врачей… Дня за два до отъезда в кабинет ко мне строевым шагом вошла Угроза Расстреловна Всех и командным тоном заявила:

— Вот что! Вы, я слышала, едете в Калининград? Нужно передать деньги в наше тамошнее отделение. Скажу откровенно: никому бы не доверила, потому что никому не верю, — не будем называть имен. Но вы, с вашей патологической бестолковостью к расчетам… Короче, с вами я готова передать деньги…

— Много? — недовольно осведомилась я.

— Да нет, пустяк. Тысяч сто пятьдесят… Ведь вы прямым едете, без пересадок?..

Не дожидаясь ответа, она отмаршировала прочь, и пять минут спустя из бухгалтерии мне принесли увесистый пакет… Все это было очень некстати, тем более что вчера Слава сказал:

— Ильинишна, вот какое дело, если вам невнапряг: там ведь, в тех Кенигсбергских краях, янтарь дешевше, чем у нас. Так не в службу, а в дружбу: дам я вам несколько таллеров, а вы уж своим женским чутьем выберите побрякушку — законной моей на юбилей…