Синдром удава

Начальство благополучно укатило, оставив кучу всяких бланков и инструкций. И вот тут началось...

С копией приказа о назначении я отправился в стройконтору к Пятигорцу. Вручил бумагу секретарше Раечке. Ее тоненькие бровки взлетели вверх, а в глазах застыло удивление. Она прочла текст.

— Не уходите, я доложу Григорию Филимоновичу. Он сейчас у себя.

Пятигорец был деловым и решительным человеком. Порвал у меня на глазах приказ, бросил ею в корзинку, и тут же продиктовал секретарше свой приказ: назначить меня инженером его стройконторы. Потребовал, чтобы с завтрашнего дня я приступил к своим новым обязанностям.

Я понял, что возражения бесполезны и отправился в исполком к председателю. Тот успокоил меня, сказав, что все будет в «полном ажуре» — приказ о моем назначении утвержден облисполкомом, и Пятигорец уже ничего не сможет изменить.

Мне отвели кабинет, поставили телефон. На дверях кабинета появилась табличка с моей фамилией и указанием часов приема посетителей.

В связи с острой нехваткой жилья строительной конторе увеличили план строительства общежитий. Было разрешено индивидуальное строительство. Помимо выдачи разрешений я должен был контролировать правильность отвода участков, размещения домов относительно «красной линии» и соблюдения типового проекта. В связи с разбросанностью объектов и немалых расстояний мне выделили верховую лошадь.

Это была смирная и неторопливая кобыла, по кличке Клань-ка. Она предпочитала передвигаться шагом или медленной трусцой. Заставить ее скакать галопом было безнадежным делом. Однако и у этой смирной лошадки был свой норов или, как теперь говорят, своя индивидуальность. Она не выносила запаха спиртного, и подвыпившего седока немедленно сбрасывала. Отучить ее от этого свойства характера безуспешно пытался ее бывший владелец, заведующий горкомхозом, уволенный незадолго до моего прихода за взяточничество и пьянство. Вместе с лошадью ко мне перешли и его служебные обязанности. Разбирая его документацию, я обратил внимание на три заявления от одного человека с просьбой отвести место на его же приусадебном участке для строительства сарая. На первом заявлении стояла лаконичная резолюция: «Отвести не могем», — на втором заявлении, датированном месяц спустя, стояла такая же резолюция об отказе, а на третьем, той же рукой было написано: «Отвести». Как выяснилось позднее, разрешение на «отвод» было получено за пол-литра самогона.

Первое время многие из моих посетителей пытались сохранить заведенный «порядок». Являлись на прием с кошелками, из которых откровенно выглядывали горлышки бутылок, закупоренных пробками из газетной бумаги... На их лицах отражались удивление и даже растерянность, когда они получали положительное решение, выданное «за просто так». Пытались как бы по забывчивости оставить принесенную мзду. Сложнее было отказывать. Не всем удавалось растолковать обоснованность отказа. Меня пробовали брать «измором», уговаривали, предлагали деньги. Затем увеличивали сумму, видимо, полагая, что мало предложили. Когда же убеждались, что это бесполезно, писали на меня жалобы. К счастью, начальство быстро распознало подоплеку таких жалоб, да и было их не так уж много.

С областными руководителями у меня установились нормальные отношения. Это были специалисты своего дела, и поездки в Пермь с отчетами не только не тяготили меня, а, наоборот, прибавляли опыта и знаний не только в строительном деле и архитектуре, но и в житейских вопросах.

Как только устроились мои дела, ко мне приехала мама. Я даже не сразу узнал ее, так сильно она изменилась и постарела. Отца я хоть мельком видел, когда вернулся из Австрии, а маму в последний раз видел, когда уходил на службу в армию, в ноябре 1939 года. С тех пор прошло уже почти семь лет. К сожалению, мои многочисленные служебные обязанности оставляли нам для общения мало времени. Первую половину дня я проводил в седле, объезжал строящиеся объекты. Потом — прием посетителей, совещания, комиссии. Вечерами допоздна — проектная работа. А тут еще меня вызвали в Пермь на семинар. Я чувствовал, как тяжело маме снова расставаться со мной, хотя она это тщательно скрывала, не желая быть помехой в моей работе. Уезжала она с надеждой на скорую встречу в Москве. <

26. Дела служебные и личные