Sindroma unicuma. Finalizi

С дедом Мэл общался кратко и по делу, но всегда с большим уважением. Тот считался незыблемым авторитетом у внука, — вынесла я из их разговоров. Но родителям и сестре Мэл не звонил, так же как и они не донимали его телефонными трелями.

Моя нервозность нарастала. Меня угнетало быть причиной размолвки в чужой семье.

И так и этак я подходила к Мэлу, придумывая, как начать разговор, но слова казались надуманными, и он бы сразу догадался, к чему клоню. Теперь я понимала сомнения Мэла, когда он не решался сказать об ашшаваре[38]. Может, спросить напрямик? Нет, вопрос деликатный, здесь нельзя действовать топорно.

— Как думаешь, почему меня оставили в институте, а не предложили учиться в лицее? Твоя сестра там учится. Или меня посчитали недостаточно высокородной? — спросила у Мэла, когда мы пришли с пляжа.

Он посмеялся.

— Во-первых, высокородная леди, лицей — женское заведение. Твоих охранников не пустили бы внутрь…

— А разве женщин-телохранителей не бывает?

— Бывают. Не подумал об этом. Но их тоже не пустили бы. А еще потому что твой отец благодаря тебе поддерживает популярность и расположение Рубли. Ты не закрылась в мирке для избранных, а учишься в массах, несмотря на то, что стала слепой. Ты смело смотришь вперед.

— Ничего подобного! — возмутилась я пафосом в его словах.

— Это не я. Это газеты, — он бросил на колени мне увесистую пачку страниц.

В одной из колонок, посвященных сплетням и слухам о личной жизни известных людей, с восторгом сообщалось о моих успехах в лечении и о планах на будущее, в частности, о продолжении учебы в институте. А обо мне и о Мэле — ни слова, — закусила я губу.

— А когда твоя сестра закончит учебу?

— Через четыре года, — ответил он неохотно.

— А как поживает твой дед? — поинтересовалась я за обедом. — Разбирает очередное дело?

— Угу, — отозвался невнятно Мэл, помахав вилкой.

— А клиника Севолода процветает или разорилась? — поинтересовалась между прочим, когда Мэл вернулся с лечения.

— Процветает, — кивнул он с хмурым видом.

— А…

— Кузен здравствует, о тебе не спрашивал, — перебил Мэл. — Эва, к чему вопросы?

— Просто так, — попробовала увильнуть.

— Нет, специально.

Видно, плохой из меня дипломат, и не умею плести хитроумные интриги.

— Егор, ты не общаешься с родственниками. Они не звонят и ты им — тоже.

— Ты тоже не звонишь своему родственнику, — усмехнулся он.

— Я — другое дело. У нас так принято.

— Откуда знаешь, как принято у нас? — криво ухмыльнулся Мэл и вышел на террасу.

Я двинулась следом и обняла его, прижавшись к спине.

— Мэл, они тебя любят и беспокоятся. Отец оформил перевод в Моццо, выделил кредитную карту, присылает тебе книги…

— Это дед посылает…

— Неважно, — приложилась щекой к рубашке. — Позвони им! Они ждут. И мама скучает.

— Да что ты можешь знать о моей матери? — разорвал он сцепление рук.

— Ничего… — у меня задрожали губы. — Просто… у меня тоже есть мама, и она ждет меня… Если бы я могла, то давно позвонила ей… А у тебя телефон под боком…

— Эва, не дави на жалость и не пускай слезу. Не поможет, — сказал грубо Мэл.

Разве я послушалась? Наоборот, заплакала, закрывая рот ладонью, а Мэл дернулся и вышел из комнаты, с грохотом закрыв дверь. Не знаю, где он бродил и что делал. Я проплакала, лежа на кровати, и отказалась идти на ужин. У меня разболелась голова, и дежурная медсестра дала таблетку.

Неужели Мэл не понимает?

Наоборот, он понимал, требуя, чтобы я не винила себя за принятое им решение в стационаре. Но и без того я испытывала огромный груз вины за размолвку в семье Мэла.

Если бы мой ребенок поступил так же ради особы, которую толком не знаю? Наверное… — взялась за обгрызание первого ногтя — я бы ужасно гордилась, что мой сын, единственный на всем белом свете смог перебороть смерть. Никто — ни хваленые врачи, ни лучшие консультанты страны — не помогли ни делом, ни советом. А он сумел. Он скромный и не кричит на всех углах о своем подвиге. Потом… — принялась за обгрызание второго ногтя — я бы переступила через себя и обязательно поинтересовалась девочкой, ради которой мой сын совершил геройский поступок, и постаралась понять, что привлекает моего сына в ней. Какие у нее достоинства и недостатки. Затем… — перешла к третьему ногтю — даже если бы она не понравилась, я не прекратила бы общаться с сыном. Подумаешь, какая-то девчонка. Девчонки приходят и уходят, а связь с ребенком нельзя терять. А если бы мой сын умер из-за этой девчонки? — занялась четвертым ногтем — Хватило бы мне сил пережить горе?

По всему выходило, что Мэл сказал родителям обидные слова, а теперь мосты сожжены, и он не хочет делать первый шаг.

Так и уснула, хотя солнце еще не село. Проснулась уже поздним вечером, под покрывалом. В комнате горел ночник, в открытую дверь с террасы тянуло прохладой. Опершись о перила, Мэл смотрел в парк, и я подошла, встав рядом.

— Жизнь коротка, чтоб размениваться на обиды. Вдруг не успеешь сказать маме главное? Потом будешь корить себя каждый день.

— Не начинай, — прервал Мэл. Значит, вернулся с демонами в голове.