— Эва Карловна, милочка, я мог бы организовать для вас усиленное питание в столовой, — пробасил виновато Стопятнадцатый. — Но, к сожалению, в уставе института нет статьи, по которой возможно списание талонов, так как ваше участие в опыте было неформальным.
— Ничего страшного, — сказала я механически и снова взглянула на часы, осознав, что до встречи осталось пятьдесят минут. — Ой, мне пора!
Поднявшись из кресла, покачнулась, и мужчины бросились, чтобы поддержать: декан — с одной стороны, Альрик — с другой. Какие же они большие и высокие рядом со мной, шпингалеткой. Выше на голову, а то и на полторы.
— Может, присядете? — спросил Стопятнадцатый, показав на кресло. Я отрицательно помотала головой. Мне нельзя усаживаться, потому что предстоит уйма дел.
— Голова не кружится? Зрение не двоится? Хорошо меня слышите? — поинтересовался деловито профессор и обратился к Генриху Генриховичу: — Не мешает провести осмотр, чтобы исключить возможные осложнения.
Я сердито выдернула руку из поддерживающего захвата. Какие осложнения? У меня поездка горит, а Альрик предлагает обследование, которое затянется до вечера.
— Не надо осмотр. Со мной все в порядке. Не кружится, не двоится, слышу отлично. И нос дышит.
Подумаешь, насмотрелась мультиков. Правда, до жути натуралистичных, отчего действительность стала казаться понарошечной. Воображение разыгралось не на шутку, представив, как книжки прыгают с полок и пляшут около меня в хороводе, за окном-иллюминатором проплывают косяки рыб, а за дверью кабинета ждет Алик с мордастой псиной в шипастом ошейнике. Не собираюсь откровенничать о разбушевавшихся фантазиях, а то, чего доброго, заботливые дяденьки упекут в медстационар и пропишут мильон уколов, или направят к психиатру.
Профессор передумал настаивать на анализах и простукиваниях.
— Эва Карловна, если вдруг почувствуете себя неважно… Словом, если почувствуете малейшее ухудшение здоровья, немедленно обращайтесь за помощью в любое время дня и ночи, — велел беспрекословным тоном. — Напишу вам номера телефонов, рабочий и домашний. И не забывайте пить капли. Увеличьте дозу до пятидесяти капель на прием, трижды в день. В составе натуральные компоненты, не вызывающие привыкания. Понятно?
Я кивнула как болванчик. Чего непонятного? Звонить сразу же, как съем недоваренные макароны или снова ушибу коленку, и потягивать настойку, присосавшись к пузырьку.
Альрик настрочил цифры на чистом листке, но тут же скомкал.
— У вас есть телефон?
— Есть.
— Дайте, — профессор нетерпеливо пощелкал пальцами. Выхватил аппарат из моих нерасторопных пальцев и быстро набрал нужные номера. По-видимому, мужчина решил, что надежнее ввести цифры в телефон, нежели полагаться на бумагу и девичью память, которая не длиннее трех шагов от двери деканата.
— И мои номера введи, — потребовал Стопятнадцатый. — Эва Карловна, меня снедает беспокойство из-за вашего спонтанного участия в опробовании артефакта. Поверьте, милочка, если бы я мог предугадать последствия, ни в коем случае не позволил притронуться к оку.
— Всё нормально, — махнула я рукой. — Последствий не будет.
У меня же шкура как у мамонта и психика почти железная. На мою долю выпадали испытания похлеще сказочных слайдов. А с богатым воображением как-нибудь разберусь, не впервой.
— Пойдемте, я провожу, — сказал Альрик, вернув телефон.
Ну да, пусть проводит до раздевалки и поможет надеть куртку, и тогда даже мифическая невестушка не спасет меня от разъяренных поклонниц.
— Не стоит, я сама. Мне действительно лучше.
— Все-таки провожу, — гнул своё профессор. — Не то упадете на лестнице и заработаете травму гораздо тяжелее ушиба.
— Может, прислушаетесь, милочка? — прогудел декан. — Ваше самочувствие еще не стабилизировалось.
— Не упаду, — ответила я, раздражаясь. Мне нельзя падать. Мне нужно добежать до общежития, потому что утекают минуты до важной встречи, а беспокойные дядечки не дают выйти из кабинета.
— Хорошо, — согласился Альрик. — И не бойтесь звонить, если заподозрите, что вам стало хуже.
— Спасибо. До свидания.
Подхватив пакет, я неуклюже выбралась из кабинета, забыв о вылеченной коленке.
Око так и не показало маму.
— Мда… — сказал Стопятнадцатый, прервав затянувшееся молчание, и сцепил пальцы в замок. — Поразительное легкомыслие. Спрашивается, чем я думал?
— Задаюсь тем же вопросом в отношении себя, — ответил профессор, расположившийся в кресле, которое недавно занимала учащаяся.
— Не понимаю, Альрик. Может, старею? За последнее время я совершил столько невежественных ошибок, что диву даюсь, анализируя. Подразумеваю небрежность в принятии решений, подвергших опасности жизни, за которые я несу ответственность. Признаю, что кодекс учительства нарушен мной неоднократно.
— Имеете в виду Папену?