Синеокая Тиверь

Вот и ездил, присматривался да приглядывался. Возводить вежи приходилось, где еще никто не жил. Что будет и как будет? Земля эта испокон века славянская и по воле тех же славян отдана для гостинца. Хочешь ехать из степей в горы, к склавинам, или через Дунай, к ромеям, – поезжай себе, для этого есть границы земли Тиверской и торговый путь на границах. Хочешь отправиться с гор в степи или из придунайских долин в те же степи – отправляйся хоть со всем племенем, не только с конями, но и возами, для этого опять-таки есть границы и незанятые земли на границах. Лишь бы к славянам не забегал, лишь бы не грабил, как тать. Теперь, выходит, князь Тивери займет нетронутые земли, перегородит гостинец, а если кто-то осмелится идти по нему, должен сказать «нет». Осмелится ли на это или ограничится тем, что только расположится вежами на нетронутых землях, сами же земли оставит торговому пути?

Ограничился бы, если бы можно было. Потому что и сам толком не знает, как будет с нетронутыми землями, и на вече умолчал о них. А кажется, не следовало бы. Ромеи давно сломали тот вековой обычай, так почему же он должен придерживаться его? Чтобы дать татям возможность безнаказанно переправляться через Дунай и грабить славянские земли за Дунаем? Нет, надо бы сразу и все сказать на вече: не только вежами да постройками при вежах, веем людом выйти на Дунай и стать Длинной стеной по Дунаю. А если бы получил на это благословение вече, мог бы осуществить свою давнюю мечту-искусительницу: быть не просто предводителем тиверской рати и дружины, но и государственным мужем на своей земле, хотя бы таким, каким уже стал сейчас князь Киева, который вон какую вольницу позволяет себе – сооружает в Тивери морское пристанище, собирается ходить за море, вести с ромеями торговлю. Есть у него, наверное, кого послать и на кого опереться в таком деле. Разве он, Волот, не способен быть не только предводителем, а государем Тивери? Старейшины почитают его, как князя, вече ему не противится, видит в его делах здравый смысл, поэтому держит за него руку. А все же сделано не так уж много, чтобы чувствовать себя полноправным властелином в своей земле. Чтобы стать им, надо иметь и собственную силу, которая могла бы справиться с вечем. И сила эта не только рать и дружина, а мужи, способные поставить при необходимости под княжью руку и дружину, и рать. Такие воеводы в Тивери есть. Это перво-наперво те властелины, у которых уже есть свои угодья-вотчины, и склоняются они к князю, а не к вечу; это, наконец, и те, кто хотел бы получить свои земли, – воеводы, сотенные, десятские, считай, вся старшая дружина. Беда только, что не так много у него под рукой вольной земли, чтобы мог наградить всех угодьями. Вот и думай себе: не время ли воспользоваться нетронутыми землями? Вон скольких можно сделать властелинами в Приднепровье, воеводами на границах, если поделить свободные земли. А на место тех, кто пойдет в Подунавье, поставил бы воеводами, сотенными, десятскими других – вот и имел бы свою, княжью, силу и надежную опору в Тивери. Потому что всех награжденных, а особенно тех, кто стал бы властелинами и воеводами в Подунавье, обязал бы собрать собственную дружину. Вместе с княжеской они и составили бы рать – ту, с которой не всегда осмелилась бы состязаться и рать ополченцев. Сила станет против силы и заставит старейшин быть сговорчивее, а вече – покорней. И напрасно он не решился вынести на обсуждение вече мысль о необходимости поделить нетронутые земли между воеводами. Заключил бы с вече договор, сразу двух зайцев убил бы: и своих мужей и свою дружину имел бы в Подунавье, и надежную стену-заслон поставил бы против ромеев. Рискнуть разве и пообещать эту землю воеводам без решения веча?.. А почему бы и нет?.. Или ему трудно объяснить вече, почему поступил так, или после того, что случилось в Подунавье, кто-то осмелится перечить князю? Нет, не должны возражать, а уж в том, что воеводы возьмутся за сооружение веж да построек, за укрепление границ в Подунавье, если пообещает им вотчину-угодье поблизости веж, не сомневался.

Много значит и то, что нетронутые земли перестанут быть пристанищем для татей, всякого беглого и обиженного люда. Именно из него воеводы наберут себе дружины, а властелины – челядь. Вольный смерд в дружину, как и в челядь, не очень-то охотно идет. В дружину пойдет лишь тот, кто в конец обнищал, отрекся или избавился от земли. Сейчас эти люди кое-как перебиваются, а скажут им: идите на хлеб ратный, и у вас будет не только воля, но и конь, броня, все, чем сыт и доволен поселянин, пойдут не раздумывая. И воины они не хуже тех, из которых состоит сейчас дружина князя: отроки и мужи, именно такие нужны сейчас на южных границах Тиверской земли – смелые, находчивые, равнодушные к смерти и способные пойти на смерть.