Читаем Синева полностью

– Нет! Пьетро вообще ни при чем. Мы просто ждали, когда появится книга, чтоб сразу забрать. Мы думали, там завещание, а срок уже почти совсем истек. Извините.

Скальпелем я тихонько вырезал листок, спустился вниз, взял бутылку вина, два бокала. Сел на крыше, разлил. Подошел парень, я протянул ему вино. Мы немного посидели рядом, помолчали. Он забрал письмо и ушел.

Я был в таком раздрае – мне было бы ни за что не уснуть, – и я остался сидеть один над спящим миром, в ожидании рассвета. Хаос мыслей, образов, событий, страхи, ожидания, мечты – все смешалось в одну кучу. И только приняв твердое решение привести книги в порядок и отправить их девице, я почувствовал успокоение и разглядел все краски новорожденного дня.

12.

В конце августа на пару недель прилетели дети – сын Слава и его жена Маша. Лила фонтанировала щенячьим восторгом – прыгала, носилась, как электровеник, наскакивала на всех и била по ногам лапами: я! я! я! Яничка, тот бочком, бочком обходил родителей сторонкой, косился недоверчиво – привыкал, вспоминал. Два месяца из жизни почти годовалого человека – это о-го-го сколько.

Маша расстроилась, поревновала, порефлексировала на тему чувств ребенка, растущего без родителей. Мы с Ларкой прямо… да много пережили эмоций, а в итоге словно осиротели – представили, как избавляемся от бремени ответственности, уходим в поздний декаданс и отрываемся по полной… Ну там, сидим с книжкой полночи, валяемся в постели до обеда, не ходим на море или сидим на пляже весь день (поздний декаданс – это вам не ранний, где ресторан, кальян, танцы до упаду и казино до рассвета)… И такая пустота навалилась – мрак!

Потом дети какое-то время пожили нашей жизнью, прониклись благостью тихого мирного счастья, да и рассудили здраво: ребенку тут хорошо – лучше, чем в закопченном городе, – он здоров, любим и в безопасности.

Мы воспряли: да, да, а еще вам никто не будет мешать работать, и вы можете взяться за дополнительные проекты и поскорее закрыть ипотеку!

Как же мне не нравятся все эти зависимости…

Так, к взаимному удовольствию сторон, мы решили, что Ян останется с нами до ноября, а там мы все вместе вернемся и продолжим участвовать в его воспитании в удобном для всех режиме.

И Лила тоже с нами. К расставанию с внуком я морально готов – это справедливое, естественное течение жизни. Но как отдать Лилу? Как от сердца оторвать!

И жизнь-мечта в домике у моря покатилась, полилась, побежала на мягких лапах: из рассвета в закат, из голубого в розовое, из синего в черное, из гастрономического фестиваля в исторический парад… Внук побежал, а мы полетели вслед за ним. Ларка помолодела, постройнела, улыбка с лица не сходит, я же просто «царь горы» – жизнь удалась и все мое со мной!

Взялся за «Идиота». Разложил пинцеты, ножнички, кисточки, расставил краски, клей, лак. В первую очередь, конечно, посмотрел место вклейки листа – какие повреждения нанес я сам, вырезая письмо. Ничего, все сделано аккуратно – профессионализм, как говорится, не пропьешь. И пошли картинки перед глазами: Джина на кухне у Винсента, Александра в слезах, рассвет с бутылкой вина… и шоу с оглашением наследства. И шоу!

Это «кино» я должен досмотреть до конца.

Долго пришлось рыскать по Интернету. Не сразу удалось правильно сформулировать вопрос для поиска – известны были только дата мероприятия да имя девушки. Но ищущий да обрящет.

Описываю мизансцену.

Зал в светлых тонах.

В центре ведущий, в наше время сказали бы – щеголеватый, а теперь употребляют другое слово.

Красные диваны по кругу.

На одном сидят Александра и, видимо, ее родители.

Александра выглядит вызывающе: активный макияж, ботфорты, мини, – но смотрится очень достойно: спинку держит, ножки, ручки. Хорошо. Черные гладкие волосы собраны в высокий хвост, и весь ее образ контрастирует с фигурой матери, у которой волосы распущены по спине и груди, они такие же черные, но с видимой сединой, пушатся над бесформенным платьем с мелким графическим узором. Мать периодически тянется к девушке, пытается прикоснуться – ловкость, с которой дочь уклоняется от материнской руки, восхищает. Отец сидит как сомнамбула, смотрит в одну точку, перебирает четки, блестит лысой, загорелой головой.

На других диванах еще какие-то люди, но я не сильно хочу вникать – собираю поверхностное впечатление.

Ведущий преимущественно обращается к родителям.

Отвечает мать: мы тут только поддержать дочь, поделиться с ней светом своей любви, так сказать. Бла-бла-бла. Александра строит на камеру милые рожицы и показывает пальцами сердечки – заигрывает с аудиторией.

Это все идет, идет, я на перемотке пропускаю, и тут в студию врывается новый персонаж – брутальный качок с золотым браслетом. Ага! Он сразу кидается на лучащегося папашу, хватает его за свободные одежды:

– Это ты! Украл отец! Шакал!

Его оттаскивают, усаживают, просят говорить на родном языке – переводчик все переведет. И начинается монотонный дубляж сверхэмоциональных восклицаний.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее