Сингапурский квартет

— Пусть бросят оружие! Посади всех на землю, руки на затылок. Пусть не двигаются! Держи их под прицелом! — крикнул Бруно Суану.

Он осветил фонарем залепленное илом скуластое лицо, хватающий воздух какой-то рыбий рот, ослепленные бессмысленные глаза, короткие мигающие веки. Видимо, китаец. Или монгол. Не местный. Рубашка не походила на партизанскую гимнастерку или крестьянскую домотканую пижаму. И под слоем грязи было видно, что человек носит покупную сорочку. Разодрав её воротник, Бруно нащупал на груди пленника и вытянул цепочку с медальоном, перевел на него луч фонарика. Барельеф пагоды Тыа Онг на серебре.

В пагоде Бруно бывал. Вонь с замусоренной речушки, жестяной шелест сухих пальмовых листьев, старухи в черных тюрбанах с багровыми от бетеля, словно окровавленными ртами, дремлющие у стен с изображениями драконов, глотающих солнце. Пагода Тыа Онг в Файфо, прибежище банды китайцев при опиумном притоне.

Бруно погасил фонарь.

— Сколько вас? Где командир?

Вряд ли, конечно, этот тип понимал по-французски.

— В моей сумке восемьдесят тысяч, — ответил «тип» с неплохим акцентом. — Забери… В барже деревяшки. Никакого оружия. Вам подбросили информацию о транспорте только затем, чтобы вы перехватили получателей, красных… Вот и все. Я пробирался… чтобы переговорить…

— За ложь умрешь здесь же, — сказал Бруно, начиная соображать, что в липучей жиже на коленях перед ним стоит человек, в засаду которого как раз и угодили все, кто убивали сейчас друг друга на скользких перемычках между рисовыми чеками.

— Ты ослепил меня! — крикнул пленник, будто и не услышав угрозы.

Бруно замахнулся, но жесткая ладонь, упредив, перехватила удар.

— Хватит, сержант… В твоих действиях нет здравого смысла. Восемьдесят тысяч — хорошая награда, — сказал бандит.

— Где оружие, я спрашиваю!

— Давно перепродано людям более достойным, чем зараженные краснухой… В следующий раз опять можно повторить, ха-ха… И опять уведомлю, и опять перехватите… Ты дурак? Возьми пакет с деньгами, это твоя доля, а сумку выброси…

— Возьму, а потом убью.

— Не убьешь, когда пощупаешь эти деньжонки… Потому что захочешь еще… Захочешь повторить операцию. Ты не дурак все-таки… Я верно понимаю теперь? Ха-ха…

Бруно раздумывал.

— С тобой, что ли, повторю?

— Почему нет?.. Мои глаза! Следует вычесть из твоих на лечение…

Китаец привстал на коленях, прижимая ладони к лицу. С локтей стекала вода.

— Ладно, хватит ныть, отойдет… На настоящих допросах я использую фосфорные вспышки. Вот от этого слепнут, — сказал Бруно примирительно. Как твое имя?

— Меня зовут Лин.

— Дальше?

— Лин Цэсу. А твое?

Бруно крикнул:

— Суан! Суан! Оружие на ремень! Ко мне!

Держа за дуло, он вернул Лин Цэсу отобранный кольт. Будто клешнями схватив оружие, китаец кивнул. Оказался смекалистым.

— Сержант? — спросил Суан. Он тяжело дышал.

— Сколько там?

— Трое. С кольтами. Велел выбросить обоймы в воду. Опасно ведь собирать, обходя… Я так подумал, сержант.

— Правильно подумал, — сказал Бруно и повернулся к китайцу: — Отошел?

— Теперь различаю обоих…

— Идти можешь?

— Кажется… Ты сломал мне кости!

Бандит медленно встал и теперь, когда засученные штанины раскатались, было видно, что для прогулки по трясинам он одел куцые крестьянские клеши.

— Срастется твой крестец, — сказал Бруно, усмехаясь. По молчанию китайца он понял, что тот не знает этих французских слов.

Медленно, поскольку пленный едва мог переставлять ноги от боли в паху, все трое шли к барже. Суан впереди.

— Ночь вампиров, — сказал Бруно, вслушиваясь в дальнее грохотание боя, который шел теперь под полной луной.

— Что? — спросил китаец. Он опять не понял.

Бруно мягко ткнул его в спину, а когда бандит оглянулся, подбородком дернул в направлении Суана. Пора.

От близкого выстрела буйволы, впряженные в джонку, прижали рога к спинам. С ноздреватых морд тянулась слюна, посверкивавшая в лунном свете. Суан упал поперек тропы.

Вслед за Лин Цэсу Бруно перешагнул через тело своего переводчика.

Люди китайца сидели на корточках, привычно, на манер кули, уперев в колени локти раскинутых рук. Когда Бруно обвел их лучом фонаря, люди показались ему измученными дорогой. Возможно, ещё и страхом.

— Работе конец, — сказал Лин Цэсу по-вьетнамски. — Выпрягайте буйволов, джонку готовьте к затоплению… Уходим. Этот французский господин отпускает нас всех.

Бруно положил ладонь на плечо Лин Цэсу. Китаец был догадлив. Сказал:

— Всех. Из твоего автомата. Как только закончат работу.

Вместе вслушались в затихавший треск пулеметов. Взрывов не доносилось. Бой шел на убыль.

Кули сноровисто выбивали пробки в носовых и кормовых отсеках кренившейся на борт джонки. Луна высвечивала чурбаки, смываемые с неё течением. Кажется, железнодорожные шпалы. Ворованные, конечно. Скольких пущенных на распыл жизней стоили эти просмоленные чушки, которые походили сейчас на фантастических обитателей болот, высунувших на поверхность лоснящиеся плоские спины?

Бруно, кряхтя, сел на сырую траву, закинул «Мат» за спину.

— Ты ведь сержант, — сказал улыбающийся Лин Цэсу. — Значит, можешь достать пенициллин?