Сингапурский квартет

Тони промолчал. В глубине души он и сам верил в фэн шуй, в отношении которого белый проявлял варварскую недооценку. Зеркало просто оказалось недостаточно надежным. Тучному следовало подвесить восьмиугольное... Тони подумал, что после получения платы надо бы заказать цветную татуировку дракона на правую лопатку. И не скупиться на краски. Прикрытие со спины будет надежнее... И ещё подумал с завистью: насколько же ловки фаранги в присвоении чужих фэн шуй, денег и жизней!

А фотограф пытался прикинуть сколько живет на свете китайцев, сделавшихся к концу двадцатого века, как сказали бы в университете в Беркли, крупнейшей на земле этнической группой... При этом гораздо менее понимаемой, чем любые другие народы. Мысленно развивая это положение, он решил, что главная причина тому - патологическая скрытность китайцев в том, что касается их собственной личной жизни, нежелание быть понятыми чужаками и стремление утаивать чувства и мысли. Однажды в Джорджтауне, на острове Пенанг в Малайзии, он снимал телеобъективом китайскую старуху, ковылявшую на изуродованных бинтованием ступнях. Ведьма заметила съемку и смачно плюнула под ноги. Не то, чтобы прокляла, а отвратила паршивый фэн шуй заморского дьявола... Ну и, конечно, идеологический бамбуковый занавес, которым пекинские правители огородили большую страну, тоже отчуждает.

Про себя Ларри знал, что от рождения он немножко шизоид. Иногда, отрываясь от действительности, он принимался рассуждать о посторонних предметах так, будто в его шкуре сидел вымышленный им персонаж, придуманный человек, актер... Впрочем, кто с достоверностью знает, что же это такое логично, последовательно рассматривающий проблему ученый? Может, вот этот суеверный гангстер Тони - на самом деле академик в душе...

Фотограф улыбнулся.

- Оба свободны, - сказал он тайцам на улице.

Ларри нерешительно потоптался на Силом-роуд.

С проезжей части к выщербленному тротуару круто вильнул моторикша "тук-тук". Лампы расцвечивания над ветровым стеклом красили лоб и глаза водителя трехколески мертвящим зеленым светом.

- Нет, - сказал Ларри, непроизвольно сжав кольт в кармане жилета. Нет...

Ликвидаторов ликвидировали сразу после операции. Реакция Ларри диктовались инстинктом, а не разумом. Прибавив шагу, он почти побежал в сторону гостиницы "Дусит Тхани", где на двадцать втором этаже в клубе иностранных корреспондентов подавали свежайшее бочковое пиво...

Формально Ларри работал фотокором на австралийские издания. В дельте Меконга, будучи рейнджером, он получал в бюро Си-Би-Эс телекамеру, шел в бой и снимал мелькание теней на плечах и касках бегущих морских пехотинцев, оторванные минами ступни, гримасничающие лица, кровь из рваных артерий, разрывы гранат, раскуривание сигарет с марихуаной у трупов в пластиковых мешках... Фамилию Ларри однажды обозначили в титрах телевизионного репортажа. С этого началась его карьера камерамена... Но она не кормила. По крайней мере, так, как он этого хотел.

От журналистского клуба, где Ларри намеревался выпить пива, до места, где валялся с простреленной головой тучный китаец, было около километра. Ларри знал, что расследования или шума не будет ни этим поздним вечером, когда труп найдут, ни утром, ни долгие годы потом. Ларри подумал, что ему случалось пить пиво, правда, не бочковое, а консервированное баночное, сидя в ногах у стонущих раненых, ожидающих вертолета... Пиво в компании умирающих. Такое название подошло бы к книге воспоминаний.

"Ах ты, шиза!" - ласково, ценя собственный несомненный талант, сказал себе Ларри, представив суперобложку со своим портретом. Портретом, на котором обязательно видна табачная крошка, застрявшая в усах... Ларри предпочитал скручивать сигареты из трубочного табака. Им приятно пахли пальцы. Вот как сейчас, когда он стирает с усов пивную пену...

Ближе к полуночи в кафе "Эдельвейс" возле паромного причала на острове Сентоза, в полукилометре от Сингапура, коричневый бенгалец тоскливо смотрел через пролив на притушенные огни города. Звали его Мойенулл Алам. Он наслаждался мороженым "тутти-фрутти", которое запивал глоточками черного кофе.

Под столиком между длинных и косолапых ступней кособочилась клетчатая сумка с притороченным ковриком для молитвы. Бенгалец ревностно исполнял ритуал ежедневного пятикратного поклонения Всемогущему, где бы ни находился. Направление на Мекку он определял по компасу. Это укрепляло дух и чувство собственного достоинства в среде, состоявшей из неверных. Мойенулл вел родословную от каторжника, которому, в числе нескольких тысяч других бенгальцев, британцы заменили тюремный труд на родине рабским трудом в новой колонии Сингапур.