Синяя борода

Эдит словно помолодела на двадцать лет. Когда работа была окончена, она сказала, что могла бы умереть, так и не узнав, какой у нее дар переделывать и декорировать помещения. А потом обратилась ко мне:

— Позвони в компанию «Все для дома. Хранение и доставка» — (там на складе многие годы пролежала моя коллекция), — пусть они вынесут твои чудесные картины на свет Божий, пусть скажут им: вы отправляетесь домой !

* * *

Но когда, вернувшись из Нью-Йорка, я вошел в холл, мне представилась такая ужасающая картина, что, клянусь, я вообразил, будто здесь гулял топор убийцы. Я не шучу! Казалось, передо мной кровь, смешавшаяся с навозом! Прошло, наверно, не меньше минуты, пока я осознал, что на самом деле вижу: обои в огромных, как кочаны капусты, красных розах на фоне коричневатых, цвета детских какашек плинтусов, панелей и дверей, и жесть цветных литографий с изображением маленьких девочек на качелях, все на паспарту из пурпурного бархата в золоченых рамах, таких огромных, что они весили, должно быть, не меньше, чем лимузин, доставивший меня к месту этой катастрофы.

Взвыл ли я? Говорили, что взвыл. Что именно? Потом мне сказали, что. Люди меня слышали, я себя — нет. Первыми прибежали кухарка с дочкой, а я вою и вою:

— Это не мой дом! Это не мой дом!

Только подумайте: мне был приготовлен сюрприз, они с нетерпением ждали моего возвращения. И вот, хотя я всегда был так щедр и великодушен к ним, они видят, что я чуть не при смерти, и еле сдерживают хохот!

Ну и мир!

* * *

Я спросил у кухарки, и теперь уже слышал себя:

— Кто это сделал?

— Миссис Берман, — ответила она. И ведь держится так, будто и не понимает, в чем дело.

— А вы как могли это допустить?

— Я ведь только кухарка.

— Я надеялся, вы к тому же и мой друг, — сказал я.

— Ну что вы хотите! — сказала она. Честно говоря, мы никогда не были близкими друзьями. — Мне вообще-то нравится, как это выглядит.

— Вам нравится?

— Лучше, чем было, — сказала она. Я повернулся к ее дочери.

— Тебе тоже кажется, что лучше, чем было?

— Да, — ответила она.

— Ну, просто потрясающе! Только я из дома — миссис Берман вызывает маляров и обойщиков, да?

Они отрицательно покачали головами. Миссис Берман всю работу сделала сама, сказали они, с доктором, своим будущим мужем, она, оказывается, познакомилась, когда оклеивала обоями его кабинет. Профессиональная обойщица! Представляете?

— Потом он пригласил ее оклеить весь его дом, — поведала Селеста.

— Ему повезло, что она его самого не оклеила!

Тут Селеста сказала:

— Знаете, у вас повязка упала.

— Что упало?

— Повязка с глаза, — сказала Селеста. — Она на полу, вы наступили на нее.

И правда! Я так вышел из себя, что, видно, рвал на себе волосы и содрал повязку. И теперь они видели страшный рубец, который я никогда не показывал даже Эдит. Первая моя жена, конечно, насмотрелась на него достаточно, но она ведь была сестрой в военном госпитале в форте Бенджамен Гаррисон, где после войны специалист по пластическим операциям пытался привести рану в порядок. Он собирался сделать более обширную операцию, чтобы можно было вставить стеклянный глаз, но я предпочел повязку.

Повязка валялась на полу!

* * *

Мой изъян, всегда так тщательно прикрытый, выставлен на обозрение кухарки и ее дочери! А тут в холле появился и Пол Шлезингер — как раз во время.

Все были невозмутимы, увидев шрам. Не отпрянули в ужасе, не вскрикнули от отвращения. Как будто с повязкой и без нее я выглядел примерно одинаково.

Водворив ее на место, я спросил Шлезингера:

— Ты был здесь, когда все это происходило?

— Конечно, — ответил он. — Как же такое пропустить?

— Разве ты не понимал, каково это мне?

— Вот потому-то я ни за что не хотел пропустить такое.

— Ничего не понимаю, — сказал я. — Вдруг оказывается, все вы мне враги.

— Не знаю, как они, а я, черт возьми, да! Почему ты не сказал мне, что она — Полли Медисон?

— А как ты узнал? — воскликнул я.

— Она сама сказала. Увидев, что она вытворяет, я умолял ее прекратить, боялся, что это может тебя убить. А она считала, ты на десять лет помолодеешь.

— Я на самом деле думал, тут вопрос жизни и смерти, так что мне надо применить силу, — продолжал он. Человек этот, между прочим, удостоен Серебряной Звезды за то, что на Окинаве, спасая товарищей, он бросился телом на шипящую японскую ручную гранату.

— Ну, я схватил сколько мог рулонов с обоями, побежал на кухню и спрятал их в морозилку. Так как насчет дружбы?

— Храни тебя небо. Пол! — воскликнул я.

— А тебя разрази гром! — парировал он. — Она бросилась за мной и требует обои. Я обозвал ее сумасшедшей ведьмой, а она меня прихлебателем и грошовой свистулькой в американской литературе.

— Вы-то кто такая, чтобы о литературе разглагольствовать? — спрашиваю.

— И тут она мне выдала!