Синяя борода

— В Боге плохо не то, что Он редко дает о себе знать. Наоборот, беда в том, что Он держит за шкирку и тебя, и меня, и всех; держит — и не отпускает.

Как раз сегодня он, оказывается, провел день в музее Метрополитен, где полно картин, на которых Бог дает наставления Адаму и Еве, Деве Марии, разным святым мученикам и т.д.

— Если верить художникам, такие моменты очень редки, но только встречал ты кретинов, которые верят художнику? — сказал он и заказал еще одно двойное виски, а я, разумеется, заплатил.

— Эти моменты часто называют эпифаниями, и, уверяю тебя, они так же обыкновении, как обыкновенная домашняя муха.

— Понимаю, — сказал я. Кажется, Поллок тоже сидел там и прислушивался к разговору, хотя мы трое еще не успели прославиться как «три мушкетера». Он, в отличие от нас, занимался живописью по-настоящему и болтать не любил. Когда Терри сделался художником, он тоже научился молчать.

— Значит, блаженно парил в космосе? — переспросил Китчен. — Прекрасный пример «анти-эпифании », редчайший момент, когда Господь Бог отпустил твой загривок и позволил тебе на минутку стать человеком. Долго длилось это ощущение?

— Может, с полчаса, — ответил я.

Он откинулся на спинку стула и с удовлетворением сказал:

— Вот видишь!

* * *

Кажется, в тот же день я снял у одного фотографа студию для нас с Терри на чердаке большого дома около Юнион-сквер. Студии на Манхеттене в то время были очень дешевы. И вообще художник мог позволить себе жить в Нью-Йорке. Представляете?

Сняв студию, я сказал Терри:

— Жена узнает — убьет.

— А ты устрой ей семь анти-эпифании в неделю, она будет так благодарна, что сможешь спокойно удирать.

— Легко сказать, — ответил я.

* * *

Те, кто уверен, что романы Цирцеи Берман, она же Полли Медисон, расшатывают устои американского общества, ибо рассказывают школьницам, как легко забеременеть, если не принять меры, и о прочем в том же роде, безусловно сочли бы богохульством идею Терри насчет анти-эпифании. А я вот не вспомню никого, кто усерднее Терри стремился бы к достойному служению Богу. Он мог бы сделать блестящую карьеру в юриспруденции, бизнесе или занявшись финансами или политикой. Кроме того, он был прекрасным пианистом и великолепным спортсменом. Оставшись в армии, он быстро дослужился бы до генерала, а возможно — до председателя Комитета начальников штабов.

Но когда мы познакомились, он уже оставил подобные мысли и хотел стать художником, хотя никогда живописи не учился и даже примитивного яблока не мог нарисовать.

— Пора начать делать что-то стоящее! — сказал он. — А живопись — это то немногое, чего я еще не попробовал.

* * *

Знаю, многие считали, что Терри умеет рисовать, и, если захочет, получается похоже. Но единственное подтверждение тому — маленький фрагмент картины, которая раньше висела в моем холле. Он никогда не давал названия этой картине, но она широко известна как «Таинственное окно».

За исключением одного фрагмента, картина эта — типичный китченовский экспромт, сделанный пульверизатором, — яркий цветовой вихрь, вроде вида на циклон со спутника. Но один фрагмент, если рассмотреть его внимательно, — это не что иное, как перевернутая копия «Портрета мадам Икс в полный рост» Сингера Сарджента[4], — те же прославленные молочно-белые плечи, носик с горбинкой и все остальное.

Простите, должен разочаровать: эту причудливую вставку, это таинственное окно сделал не Терри, он такого сделать просто не мог. По настоянию Терри фрагмент этот написал банальный иллюстратор с нелепым именем

— Рабо Карабекян.

* * *

Терри Китчен говорил, что единственные минуты, когда он испытывал «анти-эпифанию» и Господь Бог оставлял его в покое, бывали у него сразу после секса и еще два раза, когда он употреблял кокаин.

22

Репортаж из настоящего: Пол Шлезингер отправился в Польшу — нашел куда. В утреннем выпуске «Нью-Йорк тайме» сегодня написано, что его направила туда на неделю международная организация писателей «ПЕН-клуб» — в составе делегации, цель которой изучить на месте положение преследуемых собратьев по перу.

Может быть, поляки ответят взаимностью и вникнут в его положение? Кто из писателей более достоин сожаления: тот, которому выворачивает руки и затыкает рот полицейский, или живущий в условиях полной свободы, но исписавшийся так, что ему больше совершенно нечего сказать?

* * *

Репортаж из настоящего: вдова Берман водворила в самый центр моей гостиной старомодный биллиардный стол, отправив стоявшую там мебель на склад конторы «Все для дома. Хранение и доставка». Не стол, а настоящий слон, такой тяжелый, что пришлось поставить в подвале опорные столбы, иначе он мог провалиться вниз, на банки с Сатин-Дура-Люксом.

В биллиард я не играл с армейских времен, да и тогда играл слабовато. Но вы бы видели, как миссис Берман с любой позиции вгоняет шар в лузу!

— Где вы научились так играть? — спросил я.

Она рассказала, что после самоубийства отца бросила школу и, чтобы не погрязнуть в беспорядочных связях и не спиться в Лакаванне, по десять часов проводила за биллиардным столом.