Синяя курица счастья

— То, из-за которого, предполагается, адресат на Кипре покончил с собой, — ответил Крупный Смит, не отрывая от меня цепкого, как лейкопластырь, взгляда.

— Не вздумай сознаться, что видела, как он кончал с собой! — протараторил мой внутренний голос.

— А он покончил с собой?! — изумилась я. — Каким образом? Взорвал себя вместе с домом?!

Смиты таращились на меня в четыре немигающих глаза.

— Вот это экспрессия! — восхитилась я, продолжая спектакль, чтобы не разочаровывать благодарную публику. — Вот это, я понимаю, воистину бурное чувство! Другой бы намылил себе петельку и ушел в иной мир по-тихому, а этот подорвал себя, к чертовой бабушке, вместе со всем имуществом!

— То есть вы не знали, что в доставленном вами пакете было письмо, написанное некой женщиной? — уточнил Мелкий Смит.

— Я знала, что там какое-то письмо, — ответила я честно. — Мой шеф, вручая мне пакет, сказал, что в нем письмо, но ничего не говорил о том, кто его написал.

— Может, не надо было упоминать шефа? — запоздало встревожился внутренний голос. — Теперь они пойдут с расспросами к нему… С другой стороны, если бы к нему пришли, и он сказал, что говорил тебе про письмо, а ты сказала бы, что ничего о нем не знала, это выглядело бы подозрительно…

— Пожалуй, у нас к вам все, — взглядом посоветовавшись с коллегой, объявил Крупный Смит. — Позвольте откланяться…

— Да, конечно! — обрадовалась я. — Потом решила, что это прозвучало очень невежливо и добавила: — Желаю вам успехов в работе, в чем бы она ни заключалась.

— Легко отделалась, — прокомментировал мой внутренний голос, когда я закрыла дверь за нежданными гостями.

После ухода Смитов я успокоила нервы стаканом холодной водички и вернулась к работе над интервью мануфактурной леди, но трудовой энтузиазм куда-то улетучился, и дело застопорилось. Монолог героини о дорогих натуральных тканях меня никак не увлекал.

Я думала о той женщине, из-за которой свел счеты с жизнью Александр. Знает ли она, какую реакцию вызвало ее письмо? Сказал ли ей об этом кто-нибудь?

— Да кто бы ей сказал? — с готовностью включился в интересную беседу мой внутренний голос, помалкивавший, пока я билась в путах жаккарда и кашемира. — Если даже агенты ФСБ не знают, кто была та женщина, которая написала письмо!

— Думаешь, они не знают? — Я в этом сомневалась. — Мне кажется, они-то знают, просто хотели выяснить, знаю ли это я.

— Во-о-от, видишь, какие они скрытные! — Мое альтер эго было трудно обескуражить. — Все знают — и молчат! Думаешь, такие люди способны на тонкие душевные порывы?

— Тонкий душевный порыв — это рассказать бабе, что ее злые слова убили насмерть мужика? — максимально упростила я.

— Думаешь, ей это было бы неинтересно и маловажно?

— Почему же…

Я восстановила в памяти образ стервозной садистки, который сложился у меня в процессе знакомства с письмом, — этой гадкой бабе самоубийство отвергнутого поклонника могло только польстить.

С другой стороны, я могла ошибаться. Если дамочка не злая ведьма, а обыкновенная истеричная дура, такой финал ее шокирует.

Так, может, надо рассказать ей, чтобы впредь неповадно было посылать мужиков так далеко — аж на тот свет?

— Точно! Ты непременно должна это сделать! — воодушевился внутренний голос. — Тем более что именно ты последняя, кого бедняга видел перед смертью!

— Но я же…

— Понимаю, понимаю, ты не знаешь ни имени этой женщины, ни ее адреса или телефона, но этой информацией должен располагать Рюрикович, который принимал заказ! — Альтер эго мощным потоком слов смело мои робкие возражения.

Я посмотрела в окно. Погода была так себе — нормальная сочинская демисезонная: плюс тринадцать, облачно и ветрено.

Почему бы мне не подышать свежим воздухом?

— По дороге к офису свежего воздуха — завались! — поддержал мое намерение внутренний голос.

И добавил аргумент, который решил дело:

— Заодно отдашь Рюриковичу расписку в получении письма, и он расплатится с тобой за выполненную работу!

Я смекнула, что эти деньги — мой единственный реальный шанс питаться в ближайшие дни еще чем-нибудь, кроме пустой овсянки, и без промедления полезла в шкаф за чистой одеждой.

То, в чем я явилась домой вчера, откисало в тазике с мыльной водой, и у меня пока не было уверенности, что все вещи удастся спасти. Перспектива обновления гардероба нависла надо мной как дамоклов меч: денег на шопинг у меня не имелось вовсе.

— Будешь шить платья из занавесок, как Скарлетт О’Хара, — предложил выход внутренний голос.

Я покривилась. Велюровые шторы в моей съемной квартире — это богатая летопись старинного семейства моли, каждое из поколений которого оставило свой след в истории проплешинами и дырами. Я эти кулисы судьбы стараюсь лишний раз не трогать — боюсь порвать на лоскуты.

Воображая, как волшебно я буду выглядеть в самодельных велюрово-кружевных штанах и романтичной блузке из пожелтевшего тюля, я оделась к выходу. О, ничего такого винтажного, просто самые обычные джинсы и толстовка.