Синие бабочки

– Кавендиш имеет в виду не мозг. В сущности, еще ни один умник на свете не выяснил, что такое мозг. И какого типа энергия помогает ему осуществлять свои важнейшие функции. Под разумом Кавендиш понимает способность человека к активному мышлению.

Прошло уже десять минут, а философа все не было.

Подождав еще немного, они позвонили в номер. Никто не ответил. Ключа у портье тоже не оказалось. Кирилл всерьез встревожился. Обежал все холлы, заглянул в бары и наконец нашел его у ресторана. Маленький, худощавый, но с мягким, округлым животиком, выступающим из–под шелкового жилета, Кавендиш напоминал цаплю, неизвестно почему торчащую у дверей на своих тонких, сухих ногах.

Знаменитый ученый стоял, сунув руки в карманы полосатых брюк, и с интересом разглядывал посетителей.

Мимо проносились официанты с подносами, вежливо обходили его, но философ их попросту не замечал. Как не заметил сначала и молодых людей, в недоумении остановившихся перед ним. Потом взгляд его задержался на приветливо улыбающемся лице Кирилла. Ни малейшего неудовольствия, а тем паче вины ученый явно не испытывал.

– Ведь мы же договорились встретиться в холле, господин Кавендиш? – спросил Кирилл.

– Разве? – рассеянно ответил ученый. – Не все ли равно?

– Как это все равно, господин Кавендиш? Мы уже полчаса вас дожидаемся.

– Все равно, все равно, – пробормотал философ. – Я тут кое о чем раздумывал.

Молодые люди переглянулись.

– О чем же, господин Кавендиш?

– О портрете нации. То есть, я имею в виду, вашей нации. Иногда лицо человека говорит больше, чем примерное, хорошо обдуманное поведение.

– Извините, но здесь каждый второй – иностранец, –

безжалостно сказал Кирилл.

Но Кавендиш ничуть не смутился.

– Все равно, все равно.. А это, вероятно, молодой господин Алексиев?

– Да, разрешите вам его представить.

Но Кавендиш даже забыл протянуть руку, с таким откровенным любопытством он воззрился на Несси – словно впервые увидел болгарина. Похоже, глаза его немного, еле заметно, косили, хотя смотрели проницательно и сосредоточенно. Лишь когда все уселись, Кавендиш дружелюбно сказал:

– Красивый, представительный молодой джентльмен.

Вам, юноша, очень пошел бы белый жилет, вы не находите?

– Эта мысль давно меня мучает, сэр, – вполне серьезно ответил Несси. – Да все не наберусь смелости.

Что-то дрогнуло во взгляде философа, он вынул из кармана записную книжку, переплетенную в искусственную шагреневую кожу, и записал что-то.

Официант поспешил подойти к столику с английским флажком, который Кавендиш нетерпеливо задвинул в угол.

Заказали закуску и водку. Ждать пришлось недолго. Кавендиш тут же ухватился за рюмку.

– За ваше здоровье, молодые люди! Один мой ученый друг вполне серьезно утверждал, что вы не знаете отчуждения именно потому, что у вас есть водка.

– Это импортная, господин Кавендиш.

– Э, все равно, все равно... А вы, господин Алексиев?

– Извините, я не пью.

– Почему?

Несси поколебался, потом неохотно сказал:

– Не знаю, сэр, мне кажется, это деформирует разум.

– А вам не кажется, что деформированный разум порой рождает очень интересные идеи? И весьма причудливые образы?

– Зачем она нужна, эта причудливость? Им достаточно быть истинными.

– Все великие истины странны, молодой человек. И

необъяснимы. Чтобы не сказать, сверхъестественны, каковыми они, разумеется, не являются. Что такое, например, земное притяжение? Или время? Можно ли их постичь разумом? А что такое воображение? Да есть ли вообще что-нибудь более невероятное и загадочное, чем человеческое воображение?

– Но разве воображение не есть комбинаторная способность человеческого разума?

– В этом и заключается одна из серьезнейших загадок природы, – сказал Кавендиш, потирая руки. – Вы никогда не задумывались над тем, почему самое живое и интенсивное воображение свойственно именно молодым людям?

Чем старше человек, тем реже он им пользуется, тем меньше мечтает. И в конечном итоге получается, что разум подавляет воображение, вместо того чтоб его стимулировать.

Несси мрачно молчал.

– И чем вы это объясняете, сэр? – спросил Кирилл.

– Ничем! Это выше моих сил! – с удовольствием сказал философ. – И не хочу объяснять. Даже нейрофизиологи не могут сказать об этом ничего внятного. Но факт остается фактом. Если принять, что мозг – единственное средоточие и носитель психической деятельности, то что получается?

Получается, что более молодой и более бедный клетками и нейронами мозг выполняет самую ответственную и тонкую работу.

– Это логический абсурд, – сказал Несси.

Кавендиш с живостью обернулся к нему.

– Где же вы здесь видите логическую ошибку?

– В утверждении, что воображение – самый тонкий продукт психической деятельности. Таковым, несомненно, является мышление, и именно абстрактное мышление.

– Да. Охотно соглашаюсь с вами. Лично я разделяю это мнение, потому что я философ, то есть моя профессия –