Синие берега

- Я не договорил, простите, - испугался немец и поспешно поднял руку ладонью вверх, пальцы дрожали. - Все там такое же, как у вас, хочу я сказать. Но такого ожесточенного сопротивления мы там не встретили.

- Возможно. Но Гитлер непременно и там получит сокрушительные удары. Со временем. Подавить народ нельзя. Никакой. Что нужно вам от нас? От французов, от других? Кости наши, но мертвые, выпотрошенные черепа, в которых погас мозг. Нужна земля наша, нужны города и деревни наши, но без нас...

- Да, да, - поторопился согласиться немец. - Это ужасно, это ужасно! - даже вздохнул.

Андрей не обратил внимания на подобострастный возглас.

- И мы пока отдаем нашу землю. Только потому отдаем, что не успели сделать столько же танков, столько же военных самолетов, сколько сделали вы. Мы делали другие вещи. Не может же обыкновенное железо, которому придали задуманную форму смерти, торжествовать вечно! Нет, гауптман.

Немец моргнул набрякшими веками, будто в глаза дунул ветер. Андрею показалось, что уже видел это лицо с рыхлыми чертами - как бы равнодушное, лицо это скрывало в себе безжалостную жестокость. Лицо гитлеровца. Нет, он не был похож на немца, который возникал в воображении Андрея еще на школьной скамье и когда был студентом, собственно, совсем недавно. Он любил Гёте, Шиллера, Гейне, Рильке. По ним и судил о немцах. Гитлеровец нисколько не напоминал ему тех немцев, он как бы исключал их, зачеркивал.

- Послушайте, гауптман. Гений вашего народа создал нечто большее, чем эти совершенные формы убивающего железа. Почему же то, другое, отступило? Или народ ваш стал ниже самого себя?

- Война ведь, - беспомощно, чтобы что-нибудь сказать, проронил немец.

- Война. Вам не приходило в голову, что война - это состояние мира перед тем, как он должен проснуться и увидеть то, чего нельзя?

- О герр, чувствуется русский интеллигент.

- Вы не ошиблись. Я учитель. То есть должен был стать учителем, а вот вынужден быть командиром роты.

- А я юрист. Из Ганновера.

- Юрист? - почему-то удивился Андрей. - Вам лучше, чем другому, значит, понятно, что должна быть пролита кровь виновного во всем этом. Ради самой справедливости. Вы заставили меня взять в руки оружие. Что ж, буду беспощаден. Мы враги потому, что у вас не человеческие идеи, а звериные инстинкты, вы не бой ведете, а убиваете, как разбойники. Как разбойники, сведенные в полки и дивизии. А в этом разница все-таки есть, а? Вы оставляете на нашей земле следы ваших сапог, ваших рук, отлично приспособленных к уничтожению живого, и по этим следам мы вернемся и воздадим вам должное. Справедливо, господин юрист?..

Андрей встал, сунул пальцы за ремень, разогнал складки гимнастерки. Немец тотчас проворно вскочил на ноги и выжидающе посмотрел на Андрея.

Андрей молчал, глаза устремлены в сторону, откуда надвигалось солнце и куда вот-вот он направится.

Он заметил, немец заволновался. Видно было, собирался сказать что-то важное, но еще не решился. Он переминался с ноги на ногу, морщил лоб, облизывал губы.

- Да? - вывел его из затруднения Андрей. Взгляд его медленно скользил по мятущейся фигуре немца. - Вы не все сказали?

- Господин офицер, - произнес немец, едва сдерживая дрожь. Он что-то невнятно пробормотал, потом речь его стала членораздельной. - Господин офицер, - осмелился он, наконец, - вам не выбраться отсюда, вы окружены. Куда б вы ни пошли, натолкнетесь на части германской армии. Вы хороший человек, я это понял. И товарищи ваши тоже. Окажу вам услугу. Я не только гауптман. Я - нацист.

- Вы нацист?

Немец подумал, что Андрей ухватил мысль, которую он собирался выразить, мысль спасительную для этого русского офицера.

- Да, да, - закивал он. - Я член партии Гитлера. У меня почетный знак "Орденблут". Это кое-что значит. И можете быть уверены, что к вам подобающе отнесутся, если приведу в расположение наших войск. - Он даже воодушевился от сознания, что может помочь, и представлял себе, как ведет он этих потерявшихся, отчаявшихся в бесполезной попытке вырваться из окружения красноармейцев. Бог знает, возможна и награда...

- Вы, гауптман, уже оказали мне услугу - разъяснили обстановку. В моем положении, сами понимаете, это очень важно.

- А я благодарен вам за хорошее отношение ко мне, офицеру германской армии. - Немец трепетно прижал руку к груди, в глазах мелькнуло столько радости и надежды - в жизни его, наверное, не было такой счастливой минуты: он спасен!

- Но принять вашей благодарности не могу, - покачал Андрей головой. Для нее не будет основания. Вы офицер и юрист и поймете все в соответствии с тем, как сложились обстоятельства. Вы сами сказали: война. И я безоговорочно подчиняюсь законам войны, которую не мы начали. Ничего не могу изменить в них. В плен вас мне взять некуда, вы же знаете, я окружен вашими войсками. Я не вправе рисковать судьбой моего подразделения и отпустить вас: ваши войска, жандармерия слишком близко.

Лицо немца покрылось обморочной желтизной. Плечи потерянно опустились и сразу стали короткими, слабыми, словно нес он сюда на себе всю Германию, выдохся и обронил перед Андреем.