Синие шинели

Многих обездолил бай-мироед Урнеков. Кто только не побывал в его кабале! Всюду по пути люди жаловались на него приехавшим в степь милиционерам, видя в них своих защитников. У Калашникова все злее становились глаза, все крепче сжимались губы. Он уже знал, что Урнеков привез из Оренбурга большую партию мануфактуры, которую вместе со своими подручными добыл разбойным путем. Уже успел немало денег заграбастать. Словом, когда милиционеры добрались до богатого его дома, им было доподлинно известно, чем он сейчас промышляет. У богатея действительно нашли кипы мануфактуры — ценного по тем суровым дням товара. Было у Урнекова и много денег — выручка от последних выгодных спекуляций. Нашли и долговые расписки, и оставленные в залог вещи.

Застигнутый врасплох, Урнеков не успел припрятать вещественные доказательства. Чтобы выпутаться, спасти дефицитный товар, он пытался улестить милиционеров, уговорить их. Приглашал к себе, у него, мол, и тепло и светло, даже керосин есть. Есть сахар к чаю, мясо найдется, спирт тоже. Совал пачки денег.

Калашников был непреклонен. Молча писал акт о конфискации предметов спекуляции и преступно добытых деньгах, молча ушел из просторного, светлого, но ненавистного вражеского дома. Вместе с Телегузом и стариком-возчиком отправился на край селения, устроился на ночевку в тесной, пропахшей кизячным дымом землянке.

А Урнеков тут же послал по соседним аулам верховых. Скоро в его доме собрались такие же, как и он сам. Те, кто промышлял разбоем и грабежами, спекуляцией и насилием. Шептались, не зажигая огня.

— Калашника не купишь деньгами, не соблазнишь угощением, подарками, — злобно шипел Сакеш. — Калашник, как кошка ночью, все видит, как шайтан, все знает. Молодой джигит с ним — такой же. А старая собака — возчик — помогает им, мстит мне. Пока Калашник жив, по степи ходит, не будет нам покоя, голытьба вся ему помогает. Я сам пойду убивать милиционеров. Того, кто со мной будет, щедро награжу. Все деньги, весь товар, что у меня забрали, вам отдам.

Заговорщики долго не расходились, сидели в темноте, ждали, когда совсем тихо станет в ауле.

…Тесно, душно в землянке. Темно. Терентий попробовал было зажечь коптилку, что стояла на полу возле закопченного казана, но сухой фитиль только задымился: не было керосина. Пришлось обходиться пучком лунного света, что пробивался в маленькое единственное оконце в крыше землянки.

Улеглись рядком на старой, порыжевшей от времени кошме. Вместо подушек положили под головы тугие тюки мануфактуры, конфискованной у Сакеша Урнекова. Рядом с собой Федор бросил мешок с деньгами, награбленными бандитом. Здоровый мешок, набитый до завязок.

Рядом столько добра, а поужинать нечем.

Крепким, молодым сном спит комсомолец Терентий Телегуз. Слипаются глаза у притомившегося Федора. Задремал старик.

Бледный лучик медленно-медленно плывет по землянке.

Первым спохватился возчик, когда под сильным ударом слетела с ржавых петель ветхая дверь.

— Шайтаны! — не своим голосом закричал он и весь съежился, закрывая руками голову.

Вскочил на ноги Калашников. Схватился за винтовку, прикладом отбил шкворень, занесенный над стариком тенью чьих-то огромных рук. Закричал осипшим вдруг голосом:

— Назад! Стрелять буду! — и стал наугад крушить прикладом мелькающие тени. Но тех было много…

В тесную хибару ввалилась бандитская ватага. Прижала Калашникова к стене, подмяла.

— Аркан ему на шею… Дави! Дави! — хрипел голос Урнекова.

С кошмы вскочил Терентий Телегуз. Спросонья не мог понять, что происходит. И только когда услышал властный голос старшего друга: «Стрелять!» — схватился за маузер. Но куда стрелять? В кого? Ведь в этой свалке и Федор, и аксакал. Еще своих побьешь… И тогда Терентий, понадеявшись на могучую силу, зверем бросился в самую гущу свалки, сокрушая рукояткой маузера кого попало. Не один стон услышал он! Но врагов много! Чьи-то руки уже клещами схватили за ноги, двое дюжих мужиков повисли за спиной, старались свалить наземь. Долго крепился, стараясь расшвырять бандитов Терентий. Но не устоял. Сломила сила… Свалили его, скрутили веревками, стали бить и топтать ногами. По груди, по лицу. Сакеш Урнеков вцепился руками в горло комсомольца и давил что есть силы.

Последнее, что увидел при слабом свете луны Терентий, было перекошенное лицо бандита, ощерившееся волчьей пастью. Ее Терентий видел в степи, стрелял по ней из маузера. Только вот промахнулся… Промашку дал.

* * *

О развязке этой трагической истории рассказывают сохранившиеся в Казахском государственном архиве документы. Вот некоторые из них: