Синие шинели

Хутор был последним населенным пунктом Акмолинского уезда, дальше шел Павлодарский уезд. Располагался он в широкой пади, по которой протекала быстрая неглубокая речка. Хуторяне часто вели доходившие до драк споры со своими соседями-павлодарцами из-за сенокосных угодий. Как только я появился в сельском Совете, с этим вопросом и обратились ко мне крестьяне. Ответив, что у меня нет полномочий устанавливать границы и разрешать подобные споры, я стал наводить справки: нет ли кого в хуторе из уезда. Оказалось, никто не появлялся. Оставалось ждать. К вечеру дежурный сельсовета отвел меня с Алексеем на квартиру к местному жителю.

Когда мы зашли в дом, семья сидела за ужином. Хозяин дома — плотный мужчина среднего роста, с густой черной бородой, лет сорока пяти; жена выглядела лет на пятнадцать моложе, очень подвижная, красивая женщина. Детей не было.

Встретили нас неприветливо, особенно хозяин. Тем не менее к столу пригласили, и хозяйка нарезала нам хлеба и сала, налила чаю.

Узнав, что я из уездного центра, хозяйка стала интересоваться, какие есть в городе магазины, много ли товаров, какие цены. Хозяин спрашивал, нет ли с кем войны — с Англией или Францией. Ни радио, ни телефона в те годы не было, и я не удивлялся таким расспросам. Неторопливо отвечал, что знал. Алексей сидел молча.

Перед сном мы с ним вышли и направились к речке напоить лошадь, а заодно и размяться. Как только оказались у речки, я спросил Алексея, понравились ли ему наши хозяева.

— Совсем не нравятся, — мрачно ответил он. — Знаете, товарищ сотрудник, среди хозяйской одежды на стене висит зипун моего отца…

Это известие ошеломило меня.

— Что же будем делать? — спросил я растерянно.

— Не знаю, — сказал Алексей. — А только завтра я зипун заберу и отвезу показать матери.

— Ни в коем случае не делай этого, — запротестовал я, лихорадочно соображая, что же предпринять. — Подождем, должен еще приехать сотрудник, посоветуемся и решим. А сейчас молчи, не выдавай себя. И пойдем скорее, а то обратят внимание, что нас долго нет, еще что-нибудь заподозрят.

Мы быстро возвратились, хозяйка указала нам место в горнице, где на полу была постлана постель, и, позевывая и крестясь, ушла на кухню.

Укладываясь спать, я думал: что же делать, какое принять решение? А вдруг Алексей ошибается, а если даже не ошибается, вдруг хозяин этот зипун купил у кого-либо? Решение не приходило.

Ночь тянулась тревожно и долго. Оба мы прислушивались к каждому шороху, рука моя то и дело тянулась под подушку и ощупывала рукоять нагана. Но все было спокойно, наш хозяин мирно похрапывал на кухне.

Усталость все-таки взяла свое, и под утро мы уснули.

Проснулись от яркого света. Солнечные лучи били в окна. Хозяйка погромыхивала ухватами. Все выглядело так мирно, будто и не было кошмарных вчерашних подозрений.

Утро взбодрило меня, и я решил действовать. Тихо, чтобы не услышала хозяйка, посоветовал Алексею отъехать от хутора версты три-четыре, сломать колесо у ходка и дожидаться. Я же буду просить хозяина, чтобы он довез до Константиновки.

— Как только поравняемся с тобой, будем брать хозяина…

Кивнув мне в знак согласия, Алексей встал и засобирался к отъезду.

Позавтракав с хозяйкой (хозяин поехал рано в поле за соломой), я ушел в сельский Совет и занялся своими делами. В беседе с секретарем сельсовета узнал, что наш хозяин Пашков — бывший казачий урядник, служил у Анненкова, правда, сейчас ни в чем предосудительном не замечен. Это сообщение меня еще больше насторожило и заставило серьезно продумать все детали операции.

Во второй половине дня погода изменилась, небо заволокло тучами, и они пошли так низко, что стали цепляться за вершины сопок. Мой товарищ так и не приехал. Я спросил у секретаря, чья очередь отбывать трудгужповинность, то есть везти (в те годы должностные лица использовали частный транспорт, имея на руках открытые листы, выдаваемые административными отделами исполкомов; плата взималась пять копеек с версты). Секретарь сказал, что увезти может мой хозяин — лошади у него хорошие и его давно уже никуда не посылали.

Все складывалось, как надо.

К Пашковым я пришел вместе с секретарем сельсовета. Спросив хозяина, сможет ли он увезти меня, и получив утвердительный ответ, секретарь ушел.

Пашков стал собираться. Сердце мое билось учащенно, и я боялся чем-либо выдать себя — впереди предстояла серьезная операция, по существу, она уже началась.

Погода ухудшилась. Заморосил мелкий дождик.

В ходок был запряжен резвый гнедой мерин. Простившись с хозяйкой, я вышел первым и стал поудобнее усаживаться в ходок, гадая: а что наденет хозяин? Может, зипун…

Хозяин вышел одетым в полушубок и сверху в грубый брезентовый плащ. К моему удивлению, в руках он держал охотничью берданку (в квартире я оружия не видел и даже не предполагал, что оно может быть в этом доме).

Обстановка, как говорят, осложнилась, настроение у меня испортилось.