Синие шинели

Соседи рассказали, что погибшая семья жила замкнуто. Муж, старый инженер, работал на одной из строек города. Жена — учительница. Дома управлялась старушка, близкая родственница. Хозяйка иногда навещала Торгсин[14], в обмен на золото брала там муку, крупу, сахар. Жили в достатке, хотя в то время, в 1931 году, была карточная система на продукты.

— Уже третий такой случай, и не можем на след напасть, — заметил старший оперуполномоченный Федоров.

К нам в кабинет вошел начальник уголовного розыска Русаков. Поздоровавшись, он сказал, что меня и Федорова вызывает к себе Дед.

Дедом мы называли начальника управления милиции республики Бокшу. Он предложил мне подробно доложить о результатах осмотра места происшествия. Выслушав, долго молчал, постукивая карандашом по столу, затем встал, подошел к карте города.

— Безусловно, мы имеем дело с серьезной организованной бандой, у которой в нашем городе, есть свой «наводчик», где-то есть и «ямщики». Обратите внимание, это третье убийство и все на окраинах города, — Бокша показал на карту. — Начните искать «наводчика», поиски организуйте с помощью населения. Пошлите своих работников к соседям — в Ташкент, Фрунзе, Новосибирск — в маленьких городах бандиты сбывать награбленное не будут, — заключил начальник управления и отпустил нас.

Долго и внимательно изучали мы все материалы по трем последним убийствам, много спорили, еще раз консультировались с судмедэкспертом, звонили во Фрунзе. Оказалось, что и там не раскрыто аналогичное убийство, совершенное в ноябре 1930 года. Все мы пришли к выводу, что и здесь и там действует одна и та же банда с опытным «наводчиком».

Однажды, когда мы вели оживленный разговор о деталях нашего плана, в кабинет вошел Масанчи. Его приход для нас не был неожиданностью. В уголовный розыск он любил заходить. Мы уважали его, как одного из видных руководителей партизан Семиречья, любили за веселый нрав, умение вовремя подбодрить шуткой.

— О чем спорите? — спросил Масанчи, поздоровавшись с каждым за руку. Я рассказал ему о нашей беде.

— Чего же унывать-то, — заметил он. — Придерживайтесь совета Козьмы Пруткова: «Отыщи всему начало и ты многое поймешь». — Масанчи заразительно рассмеялся, но потом посерьезнел. — Не первая это у вас трудность и, к сожалению, не последняя. Много у нас еще недобитой сволочи, на вашу долю выпали трудные дела, но ведь было и труднее. Вспомните мятеж в Верном, вспомните банды Ибрагимбека. Нелегко было, ох, нелегко! Ваше дело незаметное, будничное, но нужное — надо советских людей оберегать от всякой нечисти.

Через три дня нашему сотруднику Ивану Прусенко, работавшему на Клеверном участке (тогдашняя окраина города), жители показали одного человека, бесцельно слонявшегося по улицам. Проходив за ним до ночи, Иван установил, что это некий Ералашкин с Горной улицы, молотобоец, работает в кузнице на Ташкентской аллее.

— Будь он проклят, этот Ералашкин, — рассказывал нам Иван. — Целый день мотался за ним, как неприкаянный. Люди говорят: «непутевый парень», а почему, не объясняют, мнутся. Был я и у хозяина кузницы. Интересный состоялся разговор.

— А Ералашкин тебя не заметил?

— Нет, я прятался в зелени, гимнастерку снимал. Завтра опять пойду смотреть за ним.

Иван Прусенко, среднего роста, крепкий тридцатилетний мужчина, служил в армии Буденного пулеметчиком, награжден орденом Красного Знамени за бои с белополяками. В угрозыске стал работать с 1923 года после демобилизации. Отличался смелостью, находчивостью, смекалкой.

— А может быть, не будем на него, на этого молотобойца, больше время тратить, а потихоньку проверим его? — предложил я. — Тем более, что наш кавалерист уже насторожил и кузнеца, и соседей.

— Я тоже за это, — поддержал меня Федоров.

— Сейчас около двух. Возьми эту операцию на себя, Александр Иванович, — сказал я Федорову. — Завтра с тобой поедет Прусенко, а сейчас пойдемте-ка отдыхать.

В шесть часов утра в конце Горной улицы, в тени густо разросшихся деревьев, стояла тележка с лошадью. Иван Прусенко наблюдал за домом Ералашкина. Как только молотобоец вышел из дому, Иван подал знак. Федоров, сидевший в тележке, тронул лошадь.

— Садись, парень, довезем до города, — весело крикнул Федоров и приостановил повозку. Ералашкин хмуро покосился, но сел.

Не доезжая до Головного арыка, Иван Прусенко выхватил револьвер, наставил его на Ералашкина и приказал: «Молчи!» Молотобоец дико повел глазами, но сопротивляться не стал. Ему быстро накинули на голову мешок и положили на дно тележки.

Допрос вели мы с Федоровым. Прусенко сидел и слушал не вмешиваясь.

— Ну что, правду будем говорить?

— А мне и врать нечего, — усмехнувшись, ответил Ералашкин, — не знаю, за что вы меня забрали…

Часа через полтора Прусенко вошел в кабинет и, положив на стол протокол допроса кузнеца, доложил, что сам кузнец находится здесь.

— Вот слушай, что о тебе говорит хозяин кузницы. — Я зачитал ему протокол допроса. — Может быть, кузнеца позвать?

— Не надо, — тихо сказал Ералашкин.