Синие шинели

И опять что-то сильно ударило его в правый бок и еще раз в ногу. Он упал на колени. И это спасло его. Пули прозвенели над головой.

Сальменов посмотрел вперед. Солдат лихорадочно забивал новую обойму. Рыскулбек вынул ТТ. Теплая рукоять привычно легла на ладонь. Он никогда так тщательно не целился. Он не мог, не имел права промахнуться. Для второго выстрела у него просто не было сил.

Рыскулбек выстрелил. Коротко стриженная голова парня дернулась и исчезла. Сальменов подполз к краю вагона. Парень лежал у насыпи, неловко скрючившись. Зеленое пятно его гимнастерки убегало от Рыскулбека все дальше и дальше, теряясь в бесконечной степи.

— Вот и все, — сказал себе Рыскулбек. — Вот и конец. Ничего со мной больше не будет, потому что вот она смерть, уже сидит во мне.

Он слабел все больше и больше. Вагон стал словно живым. Он все хотел сбросить Сальменова со своей покатой и жесткой спины. Рыскулбек, обламывая ногти, отползал на несколько сантиметров от края, но вагон сталкивал и сталкивал его деревенеющее тело все ближе и ближе к краю.

Сальменов смотрел на степь, которая безразлично неслась ему навстречу. Вдали у стального лезвия реки паслись лошади. И степь и лошади были залиты кровавым светом.

«Тюльпаны цветут», — подумал Сальменов. — А может, это просто кровь».

Он родился и вырос в степи, но никогда раньше не видел такого тюльпанного зарева.

«Это просто кровь», — решил он, теряя сознание.

…Сальменов мчался на коне по кровавому травяному морю. Впереди несся табун красных лошадей. И он никак не мог догнать этих бешеных красных коней.

* * *

Рыскулбек не помнит, что он крикнул дорожному мастеру, когда поезд остановился на разъезде Ак-Тас. Но он крикнул. И слабый его крик услышали люди. Они сняли Сальменова с крыши и трое мужчин разжимали его пальцы, схватившиеся за край вагона. Сержанта внесли в восьмой вагон в купе к Турсункулу, старик Терентьев и какая-то девушка-медсестра оказали ему первую помощь.

Привезли его в Арысь, вызвали из Ташкента хирурга, потому что местный хирург не решился оперировать Рыскулбека. Полгода он пролежал в ташкентском госпитале на грани жизни и смерти и еще полгода лечился на курорте. Многие думали, что он мертв, и слали письма его семье с соболезнованиями. Но Рыскулбек выжил.

Недавно я получил от командира отделения линейной милиции станции Арысь старшины Рыскулбека Сальменова письмо:

«Я жив и здоров. Теперь со мной до самой смерти ничего не будет. Кончил десятый класс в вечерней школе. У меня родился сын…».

С. СМОРОДКИН.

Арысь — Алма-Ата.

И. Антипов

СЕРМАГАМБЕТ ОСТАЕТСЯ В СТРОЮ

Почти у самого своего дома старшего сержанта Сермагамбета Саимова нагнал на мотоцикле Волков — слесарь из депо станции Эмба. Резкий шум мотора взбудоражил устоявшуюся предвечернюю тишину в поселке. Выписав полукруг на пыльной дороге, Волков остановился.

— Как живем-можем, Сермагамбет? — весело крикнул он, не слезая с мотоцикла, упираясь длинными ногами в пыльную обочину дороги.

Саимов ответил на приветствие и, тоже улыбаясь, подошел к мотоциклисту.

— Не спешишь? — спросил Волков, обнажая в улыбке пожелтевшие от табака зубы. — А я хотел тебя на рыбалку пригласить. Клев хороший, глядишь, принесем…

Саимов сделал вид, что не расслышал Волкова, и принялся с любопытством разглядывать новенький мотоцикл.

— Когда же успел? — спросил Сермагамбет, давая понять, что речь идет о купленном мотоцикле.

— А-а, ты о нем! — расплылся в улыбке парень. — Весной еще… Кое-как собрался с духом…

— Давно мечтаю, — вздохнул Саимов.

— Надо-надо, — сочувственно сказал Волков, глядя куда-то в сторону. — Ну, что с рыбалкой — железно? — опять спросил он, стараясь переменить разговор.

— Подумаю, — пообещал Саимов. — Видишь, брат, с дежурства топаю…

— Ну-ну, давай, соображай.

Волков лихо крутнул заводную педаль, мотор взвыл, и мотоцикл, пустив шлейф синего дыма, понесся прочь.

«Везет человеку! — подумал Саимов. — Талантами не отличается, а поди же ты… С хозяйской стрункой, видать».

Сермагамбет Саимов.

Дома Сермагамбета встретила жена.

— Зачем ты этому Волкову понадобился? — спросила она недовольно. — Не в друзья ли напрашивается?

— А ты как в воду глядела! — невесело отозвался Сермагамбет. — Рыбачить приглашал.

— Знаешь, нехорошее о нем люди говорят, — уже из кухни сказала жена, позвякивая посудой.

— Все может быть, — согласился он, снимая китель и вспоминая свой недавний разговор с бабушкой Абрамовой.

Она явилась как-то под вечер и прямо с порога начала свой рассказ. Речь шла о поведении того же Волкова и о его дружке Кабанове.

— Глаза бы мои не смотрели на этих лоботрясов, — возмущалась старушка. — Почитай, каждый день глотку заливают… Не обессудь, что по пустякам тревожу… Они, правда, не хулиганят, а вот пьянствуют и — хоть ты им что…

«Ну, что ж, бабушка, — думал тогда Саимов, глядя на ее сгорбленную костлявую фигуру, на чуть вздрагивающие руки. — Возмущение твое вполне законное, а все же привлекать их мы не можем. На свои пьют, не хулиганят».

— Приглядывать стоило бы за ними, — не унималась старушка. — Недоброе люди поговаривают…