– Я… я не знаю, – пробормотала я, впервые радуясь, что мне действительно неизвестно, где и как Науэль проводит свое время. То, что тебе неведомо, невозможно выпытать у тебя никакими средствами, верно? Хотя само слово «выпытать» звучит несколько тревожно… – Что-то случилось?
Стоящий у двери с шумом выдохнул, и я непроизвольно сделала шаг назад.
– Отвечай, где он, идиотка.
– Уже ответила: не знаю. Неужто не понятно?
Он шагнул ближе ко мне, и мышцы моего живота напряглись, точно я приготовилась к удару. Откуда вообще эта парочка? Сбежали из лаборатории, где клонируют подонков?
– Кто вы? – спросила я глухо, и не надеясь на ответ.
– Отвечай! – вдруг закричал первый, и все его лицо перекосилось.
Я снова попятилась и уперлась спиной в твердую грудь второго, стоящего позади. Прежде, чем я успела отскочить, он обхватил меня одной рукой, а другой прижал к моему горлу нож.
– Она скажет, – пообещал он невозмутимо. – Или сдохнет.
В его речи акцент проступал гораздо заметнее. Чувствуя стальной холод и жжение на коже, я заплакала.
– Я ничего не могу вам сказать. Я действительно не знаю, где он может быть.
– Как же его главная подружка не в курсе, где он отсиживается? – на нож надавили сильнее, высвобождая теплую влагу.
Сердце стучало быстрее и быстрее, и уши наполнились рокотом, будто с горы покатились жестяные бочки. Я скосила глаза в сторону плиты и прохрипела:
– А у меня скоро молоко для картофельного пюре убежит.
– Тупая роанская баба! – завопил первый, вскидывая руки, и я подумала: «Ах ты истерящая истеричная истеричка». Я была уже в полнейшей панике. Мысли проносились в моем вопящем мозге как маленькие кометы, оставляя быстро гаснущие золотые полосы. Что мне делать, что мне делать, что мне делать?! Как поступил бы Науэль в такой ситуации?
– Не ори, – неожиданно выдала я неврастенику. – Я тут рядом стою, – и закрыла глаза, готовясь к смерти, неизбежно последующей за моей наглостью.
По радио тихо звучала надрывная песня о любви. Зачем такому маленькому мальчику петь такие взрослые песни? Какая жалость, что следующей пятницы не будет… В подобные моменты полагается считать, что хуже быть не может, но тут внизу хлопнула дверь, и Янвеке зашелся в надрывном кашле.
Один из мальчиков-сюрпризов потянулся зажать мне рот, но я уже провопила:
– Беги!
Получилось пронзительно, как в лучших ужастиках.
Шаги Янвеке затихли, он замер; я тоже замерла, зажатая меж телами двух мужчин, и только судорожно пыталась вдохнуть, не получая воздуха из-за стискивающих мое лицо пальцев. «Время делать покупки!» – жизнерадостно известило радио. «Реально, самое время», – только и успела согласиться я, как дверь распахнулась, и Янвеке влетел со стремительностью и свирепостью дикого кабана…
На дне шкафа он хранил ружье, прикрытое старым одеялом. При мне он никогда не доставал его, но сейчас решил, что, наконец, пора. Он не стал стрелять, вероятно, опасаясь попасть в меня, но ударил ближайшего к нему незнакомца прикладом по голове. Тот покачнулся, отпустил меня, а после второго удара рухнул на пол, и я уставилась на Янвеке совершенно дикими глазами.
Его лицо было как каменное – даже цвета соответствующего, серого. У меня было несколько секунд, чтобы посмотреть на это нелюбимое лицо в последний раз, пока Янвеке разжимал сомкнутые на мне руки второго незнакомца. Уже освобожденная, я продолжила стоять столбом, наблюдая, как двое сцепились в полном агрессии объятии.
– Беги! – заорал Янвеке и, собрав все свои силы, все-таки cумел отшвырнуть незнакомца.
И во мне точно высвободилась пружина. Все рассуждения и сомнения потонули в белом ужасе, инстинкт приказал неумолимо: «Будь что будет. Спасай себя», и я сама не поняла, как оказалась на подоконнике. Раздался громкий хлопок, и кто-то вскрикнул от боли. «Выстрел? Это что, был выстрел?» – подумала я тупо и оглянулась, стоя напротив прямоугольника окна – отличная мишень.
Первый, растянувшийся на полу, когда Янвеке ударил его, нашарил что-то под курткой и поднял руку. Янвеке, стоящий спиной ко мне, загораживал мне вид, мешая рассмотреть, что в руке, но, предчувствуя второй выстрел, я пронзительно завизжала. Снова грохот, и что-то маленькое, как муха, вонзилось в стену слева от меня, разбрызгав крошки штукатурки, а на предплечье Янвеке, там, где пуля прошла навылет, раскрылся красный бутон. Следующий выстрел заставил голову Янвеке мотнуться под ударом угодившей в нее пули. Янвеке повалился на пол, а я рухнула с подоконника наружу, спиной продавив оконное стекло.
В моих ушах все еще стоял звук бьющегося стекла, когда я бежала по улицам, заныривая в закоулки. Сквозь звон я слышала выстрелы – бух, бух, бух, пока не рухнула обессиленно в узком проеме между домами, где осознала, что в действительности меня никто не преследует. Из горла рвался истерический плач. Заглушая его, я сунула в рот пальцы, стискивая их зубами и не чувствуя боли. Позже я обнаружила, что искусала себя до крови.