Синие цветы II: Науэль

Сегодня я в очередной раз услышу: «Как? Ты все еще не загнулся?» Я снова возвращаюсь из небытия. Нет уж, милые, я всех вас переживу. Я докурил сигарету до половины, отшвырнул ее и сразу пожалел, что не оставил себе всю пачку. Купить еще одну? Нет. Так что, куда пойдем дальше? Хотя неважно. Все равно дня через два я дотащусь до вечеринки с элементами группового секса или до группового секса с элементами вечеринки. Что значит – начинаю сначала? Я всего лишь не могу резко закончить. И потом, если мне кто-то понравится, я могу просто забрать его оттуда.

Первого сентября мне позвонил Дьобулус, поздравляя с дурацким ровеннским Новым годом, который в этот день был так же уместен, как палец в глазу, и я удивился, сколько времени незаметно пролетело, пока я был погружен в разбираловки с самим собой. Я съездил к нему отпраздновать «Новый год», и Дьобулус отметил, что вполне доволен моим состоянием. Мы не обсуждали с ним то, что случилось пару недель назад, когда я не выдержал и притащился в офис отца Стефанека.

– Я лучший друг твоего босса, – помахал я ручкой обалдевшей от моей наглости секретарше.

Несмотря на годы и годы нашей нежной дружбы, отец Стефанека мне не обрадовался.

– О, не надо нервничать, я пришел просто посидеть, поболтать с тобой, выпить пару десятков чашек кофе, повспоминать человека, которого мы любили, – утешил я, зажигая сигарету.

Кажется, ему не понравилось, что я стряхиваю пепел на ковер, потому что он весь дерьмом изошел и уже было собрался перейти к физическому воздействию. Но я спросил:

– Малышка, ты думаешь, мне не хватит сил, чтобы разбить твою гребаную морду?

И он рухнул обратно в кресло. На самом деле я не был уверен в своих силах, но что-то во мне пугало его, и я пользовался этим по полной. Кроме того, я придерживался правила: если сомневаешься, говори увереннее.

– Мы обвиняемся в убийстве. Поскольку нас двое, давай пока я буду судьей. После мы сможем поменяться. Начнем заседание. Как ты, вы, простите, относились к жертве преступления?

Я все же был не настоящим судьей, и именно поэтому он был со мной искренен. Стефанек был ущербным и странным, что стало очевидным уже в первые годы его жизни. Стоило ли тратить усилия, если сразу было понятно, что из сыночка ничего не получится? Вырвавшись из-под отцовского контроля, Стефанек потерял последнее достоинство и закономерно покатился по наклонной.

Слов было много, и они били меня, как камни, доводили до неистовства. Я стряхнул на пол все, что было на столе, вдребезги расколотив фарфоровую чашку. Я закричал:

– ТЫ ущербен, ТЫ странен, ТЫ ничтожен. У ТЕБЯ нет права на существование!

Он смотрел на меня со спокойной злобой, как человек, которого ничто не заставит считать себя виноватым, а я клялся раздавить его, опозорить, унизить.

– Выведи его, – приказал отец Стефанека секретарше, и она застыла в метре от меня, глядя с ужасом и гадая, как ко мне подступиться.

– Запомни, я не позволю тебе жить с этим, – заявил я прежде, чем выйти.

Из дома я позвонил Дьобулусу, которому, видно, на роду было написано вытирать мне сопли. С непроницаемым спокойствием он выслушал мои полные боли вопли и чопорно прокомментировал:

– Плох тот человек, который не нашел любви даже к собственному ребенку. Да падет проклятие на его голову.

Шесть дней спустя отец Стефанека погиб. Обстоятельства унесшей его жизнь автокатастрофы странно напоминали о происшествии со Стефанеком, с одним отличием: летя навстречу смерти, папаша все-таки пытался затормозить. Я не верил в вероятность самоубийства, но даже если я имел какое-то отношение к случившемуся, меня это мало тревожило. Еще один грешок – как очередная рыбка в моем океане, причем мелкая. У меня не было сочувствия к этому человеку. Ох, убийство – это как потеря девственности: после так легко стать неразборчивым. Кроме того, никогда не связывайтесь с истеричными накрашенными девочками и мальчиками, если не знаете, кто им покровительствует. «Закрой свое сердце для врагов, чтобы сохранить его для друзей», – часто повторял Дьобулус. И я закрыл.

Ирис пока еще предпочитала держаться подальше от Льеда, но периодически я ей позванивал, или она мне звонила в крошечную квартирку, которую я снимал. Она посмотрела «Заблудившегося» и сказала, что хотела бы обсудить его со мной. На случай, если она надумает заценить мои успехи в порнографии, я предупредил ее, что обсуждать другие фильмы с моим участием заранее отказываюсь.

В новой манере разговора Ирис ощущалось влияние Лисицы. Стремительность, язвительность, неистовость сквозь тонкий слой льда.

– Мы тут собрались с Лисой и всеми остальными и решили, где будем закапывать этих уродов.