Синий дом

Папа смотрит на Алю сверху вниз, усмехается в бороду и опускается перед ней на колени. Все это получается у него неловко и странно медленно, наверное поэтому мама тянет ее за руку назад и вдруг плачет. А папа в ответ тянет Алю за другую руку и она на минутку растопыривается между ними как паук. Ей становится смешно, но шуметь нельзя, поэтому она хихикает в воротник своей куртки.

Когда папа был для Али дядей Вадиком, они все вместе ходили гулять в парк. Вообще-то Аля часто гуляла там вдвоем с мамой, ведь парк ужасно красивый и совсем рядом с домом. Но втроем гулять, конечно, получалось интереснее. Алина мама и дядя Вадик держали ее за руки, а Аля поджимала ноги и висела как растопыренный паучок. Сначала они поднимали ее только над лужами, а потом и над ямками, и обычными ветками.

Вот и сейчас Аля почти повисла между ними, хотела поднять ноги, но мама очень строго сказала прекратить. Аля даже немного обиделась и выдернула руки. Никто не заставлял их так тянуть. Тут мама совсем расстроилась и начала строго выговаривать папе, что все происходящее его вина и раз так, то они сейчас уйдут и не вернутся. А он в ответ только улыбнулся в бороду, поправил очки размашистым движением и начал застегивать кнопки на Алиной куртке, почему-то сверху вниз. Аля почувствовала от него кислый запах как из кладовой и аккуратно отступила. Наверное, маме он тоже не нравится.

Папа немного накренился в сторону, и пропадающим куда-то голосом сказал: “Помнишь, что делают кнопочки? Кнопочки целу-у-у-у-ются”. И застегнул на Алиной куртке еще одну кнопку.

Аля улыбнулась старой семейной шутке, но на самом деле отчего-то захотела расплакаться. Алина мама всхлипнула, оттолкнула папину руку и потянула дочку к дверям. Они грохают за собой дверью квартиры и почти бегом уходят от дома. Аля не знает, куда они спешат и боиться взаправду никогда домой не вернуться. Мама ничего не объясняет, только вытирает одной рукой щеки, второй крепко держит Алю за длинный рукав с ускользающей в глубину куртки Алиной рукой. Аля смотрит под ноги, чтобы не споткнуться, а еще не показать, что глаза и нос на мокром месте. Полы ее куртки болтаются незастегнутыми и кнопки клацают, напрыгиваю друг на друга не застегнутые, не поцелованные.

***

Я поднимаю воротник пальто. Прищуриваюсь и наклоняю голову немного, хочу разглядеть что там за пустырем и тополями. Вдыхаю, как будто придется нырять и захожу дальше в снег.

Если пройти ровно посередине квадрата можно оказаться на месте бывшего коридора бывшего дома. Здесь мы разувались, справа – вешалка для меня, слева повыше – для родителей и гостей. Когда я возвращалась из школы домой и видела на своей вешалке незнакомую куртку, сразу знала – в доме кто-то новый, он не знает, что его куртка должна висеть слева.

Чуть дальше по коридору – деревянный столик на трех ножках, позднесоветский, неустойчивый. Над ним зеркало в раме из железных листьев, тяжелое, повидавшее не меньше трех поколений в доме, а лиц – не сосчитать. На поверхности темные царапины, по нижнему краю мутные пятна. Ребенком во время генеральных уборок я очень старалась пятна оттереть. А мама махала мне рукой и говорила оставить как есть. Не сойдут, такое уж зеркало, не о чем стараться.

Ноги проваливаются, ботинки скрылись под снегом, набрали в себя весь холод пустыря. Раз я уже тут – пойду. За бывшим коридором – моя бывшая комната.

***

Алин стул очень старый и неудобный, никогда он ей не нравился на самом деле. Материал сиденья жесткий, она обдирает костяшки пальцев, пока трет его, губка скатывается в ворсинки. На серой ткани – неудобное пятно крови, растекающееся от воды и мыла в еще более неудобное пятнище. Вот все советуют: засыпьте пятно солью и оно сойдет. Аля свое буквально залила слезами, а толку никакого.