Синий мопс счастья

– «Глазок» на двери есть?

– У нас видеофон.

– Еще лучше, я выну удостоверение и покажу вам. Повторяю снова: положение очень серьезное, речь идет о жизни и смерти, вашей, поэтому проявите крайнюю осторожность.

– Ладно, – слегка испуганным голосом ответила Алла, – как говорите, вас зовут?

– Евлампия Романова.

– Угу, поняла.

– Вот и славно, записываю ваш адрес.

Аллочка жила не так далеко от академии. Когда дверь отворилась, стало понятно, что девушка на самом деле больна. У Аллы были красные глаза, распухший нос и потрескавшиеся губы. Увидев меня, хозяйка сморщилась, с аппетитом чихнула и прогундосила, глядя на красные «корочки»:

– Вы, что ли, Евстафия из милиции?

– Евлампия.

– Ну и имечко! Жуть берет, – хмыкнула девица и снова оглушительно чихнула. – Ваще, блин, скрутило меня пополам! Чего случилось-то? Ни фига я не поняла. Позвонили, наорали.

Стараясь держаться подальше от разносчицы инфекции, я вошла в прихожую и сурово спросила:

– Римму Борискину знаете?

– Ну, – лениво ответила Алла.

– Да или нет?

– Да.

– Она ваша подруга?

– Ну… ваще… общаемся.

– Несмотря на разницу в возрасте?

– Ну разница небольшая. Римка, правда, маленькая, но ведет себя суперски, ни в жизнь не подумаешь, что она школьница. Наши все ее за студентку вначале принимали.

– Зачем же Римма к вам в институт постоянно ходила?

– Она поступать к нам хочет, – пустилась в объяснения Аллочка, – в кружок «Юный медик» записалась, я там занятия веду, вот Римка со мной подружилась, ну и… Эй, а что это вы у меня ею интересуетесь? Спросите у нее.

– У кого? – поинтересовалась я.

– Так у Риммы.

– Вы когда в последний раз общались с Борискиной?

– Да три дня назад по телефону трепались, она сегодня ко мне прийти обещала, небось к вечеру прирулит, – сказала Алла, – у меня мама в командировку укатила, она часто уезжает, ей за работу вне Москвы двойная оплата идет. А у Римки мать пьет по-черному, прямо без продыху. Вот Борискина у меня и ночует, когда нет никого. Засядет в ванной и стонет: «Эх, Алка, классно у вас! Лежи в пене, никто в дверь не стучит, не орет: «Выходи скорей, всем помыться надо». Кафель розовый, кругом чистота. Вот выучусь, разбогатею, куплю себе квартиру и тоже красоту наведу».

– Ваш отец не возражает против визитов Риммы?

– Нет, – хохотнула Аллочка, – потому что его у меня нет. Был, наверное, но встретиться с ним как-то не удалось. Мамуля молчит, ничего не рассказывает, у меня ее фамилия.

– Алла, – тихо сказала я, – боюсь, я принесла вам очень плохие новости.

Девушка внезапно побледнела так, что ее губы по цвету сравнялись со щеками.

– Мама! Она попала в аварию!

– Нет-нет, я имела в виду Римму.

На лице Аллочки появилось выражение явного облегчения.

– Фу, напугали. Что с ней?

– Римма умерла.

– Как? – вытаращила глаза девушка. – Вы че! Таким не шутят! Римка маленькая совсем, с какой стати ей в ящик играть?

– Причина смерти пока не установлена, – осторожно добавила я, – вроде у нее сердце больное было. Нездоровая генетика, тяжелое голодное детство, побои. Наверное, Римме доставалось от матери.

– Она ее колотила, – пробормотала Алла. – Борискина рассказывала, как на пустыре крошкой сидела, ждала, пока мать задрыхнет. У нас с Римкой судьбы похожи, она тоже своего папульку не знает. Только моя мама совсем другая, чем Ленка. Она все мне несет, работает, надрывается, чтобы дочь не хуже всех выглядела. Знаете небось, что академия – платное заведение? Римка деньги копит. Ой! А вы уверены, что она умерла?

– Аллочка, – ласково сказала я, – давай сядем где-нибудь в уголке и поболтаем.

Алла кивнула:

– В моей комнате пойдет?

– Конечно.

Мы переместились в крохотное, едва ли не пятиметровое помещение. Из-за тесноты сюда влез лишь раскладной диван, узенькая тумбочка и крошечное кресло. Маленькая кубатура казалась еще меньше из-за полок, висевших над диваном. Я невольно вздохнула.

– Вам тут, наверное, очень тесно.

– Вовсе нет, – улыбнулась Алла, – мы с мамой из коммуналки выехали, денег лишь на двухкомнатную квартиру хватило, с крохотной кухней. Стали ремонт делать и поняли: поставим холодильник, стол не влезет, стол впихнем, рефрижератор надо крохотулечный покупать. И тут мне как стукнет! Комнат-то две, одна большая, двадцать метров, вторая маленькая, двенадцать. Мама хотела в меньшей себе спальню сделать, а мне отдать большую. Только я сказала: «Ладно, живи в двенадцатиметровке, в большой устроим гостиную-столовую-кухню, я поеду в пятиметровку, где планировалась кухня». И теперь красота! Все влезло. Мне главное, чтобы фото расставить.

Я улыбнулась:

– Действительно, столько снимков! Увлекаетесь фотоделом?

Аллочка кивнула:

– Да, еще со школы, у нас кружок был, много чего интересного наснимала. Вон мамин портрет, правда, классно получилось?

– Просто великолепно. Но почему на простой пленке?

Алла прищурилась:

– Мне кажется, что черно-белые тона лучше передают характер. Цветные кадры дают лубочную картину, слишком яркую. Вот, например, смотрите!

Свириденко потянулась было к одному из снимков, стоявших на полке, но я решила вернуть разговор в прежнее русло и быстро спросила: