Синий треугольник

— А-а… — протянул он. И вдруг спросил, опять уставившись в потолок: — А когда прочитаешь, опять пойдешь к ней?

Я обалдел. И не нашел ничего ответить, как только:

— А тебе-то что?

— Так… Зачем ты к ней ходишь?

Он прекрасно знал зачем. Потому что я в одиннадцать лет все про такие вещи знал тоже. Что нам было дурака валять друг перед другом?

— Я же взрослый мужик… Природа…

— Ага, "природа". А если от нее ребенок получится?

— Не получится. Карина не хочет… А если бы и получился, чего плохого?

— Вот еще, — буркнул он.

— Ты же сам хотел маленького братишку или сестренку. Там еще, в Старотополе.

Петька возмутился:

— Когда это я хотел? Не придумывай!

— А ты не отпирайся. Я же отлично помню.

— Ты много помнишь… чего на самом деле не было.

Он явно напрашивался на ссору. И я понял почему. Ему порой досадно и неловко было оттого, что я знаю про него все. По крайней мере, все из старотопольской жизни. Его дела, мысли, тайные движения души. Поступки, о которых не хочется вспоминать. Все слабости и привычки. В том числе и такие, о которых стыдно говорить. И тот случай с Турунчиком…

И поэтому не раз уже Петька огрызался в ответ на мои даже вполне безобидные воспоминания. Говорил, что я все путаю и "ничего подобного не было".

Конечно, и он, в свою очередь, все знал про мое детство. Но именно про детство, про старотопольское время. А про дальнейшую жизнь — только с моих слов. Поэтому условия игры были очень неравные.

И сейчас я спорить не стал. Сказал примирительно:

— Ладно, Петух, не топорщи перья, спи…

Он сердито отвернулся к стене.

Я в подобных случаях отворачивался так же… Нет, что ни говори, а мы были одно и то же…

Может быть, это "одно и то же" в конце концов и стало между нами колючей загородкой. Тут уж я один был виноват. Когда мы прожили вместе около двух недель, я стал себя ловить на странных ощущениях. Стоило мне вспомнить, кто Петька на самом деле, и я не мог заставить себя дотронуться до него. Вернее, мог, но с усилием. Нет, это было не отвращение, не страх, но… в общем, что-то отталкивало меня. Словно я рядом с каким-то противоестественным существом. Казалось бы — наоборот: полностью своя плоть и кровь. Но, видимо, этого и не принимала человеческая природа. Не готова была к столкновению внутри себя двух одинаковых "я".

В конце концов это стало настолько меня мучить, что однажды я не выдержал, поделился с Юджином и Митей Горским. С Юджином — как с единственным другом. А Митя — он же врач.

Мы сидели поздно вечером у меня в комнате за бутылочкой "Византийского рубина", Петька спал, Карина тоже, и я излил душу:

— В детстве был у меня один страшный сон. Часто повторялся. Будто мне поездом отрезало руку, и она живет теперь отдельно. У меня дома живет, как кошка или щенок. Спит в углу, лазает по комнатам, царапает пальцами половицы. Помогает маме посуду мыть (и за это мама хвалит ее чаще, чем меня). И я тоже живу нормально. Не помню уж — с одной рукой, или вторая потом выросла снова… Но время от времени наступает жуткий момент: на той, на самостоятельной руке отрастают ногти, и меня заставляют их стричь. А я не могу, обмираю от какого-то ужаса. От непонимания: как это так — моя рука и в то же время отдельная! И живая!.. И… вот сейчас порой так же…

Выплеснув это, я почувствовал себя порядочной скотиной, но в то же время сделалось легче. Я залпом хлопнул целый стакан и стал смотреть в темное окно. Попросил:

— Митя, посоветуй что-нибудь…

Митя сказал довольно спокойно:

— Не так сразу. Надо подумать.

На следующий день, когда Юджин опять навестил меня, я смущенно спросил:

— Ну, не советовал Дмитрий что-нибудь… по поводу того, что я болтал вчера?

— Советовал, — вздохнул Юджин.

— Что?!

— Он и сам бы мог сказать, еще вчера, но не посмел, исходя из разницы возрастов и уважения к твоей персоне. А мне рекомендовал…

— Что именно?

— Извини, но дать тебе по зубам. Как следует. Это, говорит, снимет у старого дурня все комплексы и синдромы… Лучше бы, говорит, следил за Петькой, чтобы тот не шастал с другими юными авантюристами по скалам и по зарослям в старой крепости, а то ходит мальчишка тощий и ободранный, как недокормленный Маугли…

Это точно! Петька в самом деле нашел в классе приятелей и любил с ними лазать где не надо. И это меня порядком беспокоило. Но сейчас я испытал большущее облегчение. Неожиданный Митин рецепт (даже не осуществленный на практике) словно встряхнул меня. Вроде той оплеухи, которую я заработал в детстве от Игоря Яшкина. И я не обиделся на Митю и на Юджина за нахальство, хотя сделал вид, конечно, что обиделся, и обозвал их сопливыми мальчишками.

Юджин довольно погоготал. Потом стал серьезным, оглянулся на дверь и тихо сообщил:

— Ребята из оперотдела Полозом поинтересовались. Очень всерьез.

— Ну… и что?

— Гад! — резко сказал Юджин. — Ты даже не представляешь, какой гад.

— В общем-то представляю…

— Не представляешь… что ждало бы Петьку, если бы ты не подоспел.

У Юджина закаменело острое, плохо выбритое лицо. А я молчал и ждал. И почему-то опять стало страшно, будто опасность рядом.