Синтаксис любви

И еще. Будучи подобно другим обладателям 3-й Воли, существом очень одиноким, “Аристипп” одинок вдвойне. Дело в том, что высокостоящая Логика вообще редка среди людей и столь редко востребуется обществом, что всякий ее обладатель до конца дней живет с ощущением своего сиротства. “Аристипп” — сирота вдвойне, пряча от посторонних ранимое тельце своей личности (3-я Воля), он и развернувшись к ним своей лучшей интеллектуальной стороной наталкивается часто на равнодушие, даже неприязнь, и полнокровность общения, т. е. максимальная реализация нормативной, сильной, гибкой, диалоговой 2-й Логики — скорее мечта, нежели реальность для “Аристиппа”. Тот же Маркес писал о Кастро:” Частные вечеринки не в его характере, ибо он — один из немногих кубинцев, который не танцует и не поет, а те редкие домашние праздники, на которых он все-таки появляется, приобретают совершенно иной настрой с его приходом. Быть может, он этого не замечает. Быть может, не осознает, как сразу начинает довлеть над всеми и занимает все свободное пространство…Но, как ни крути, стоит ему появиться, и танцы прекращаются, смолкает музыка, отодвигается ужин, и публика концентрируется вокруг него, чтобы включиться в мгновенно завязавшуюся беседу. И в таком состоянии — на ногах, без выпивки и еды — вы можете пребывать бесконечно. Иногда, прежде чем отправиться спать, он вдруг стучится в поздний час в дом к пользующемуся доверием другу, чтобы предстать перед ним без предупреждения и сказать, что зашел всего на пять минут. Он говорит это с неподдельной искренностью. Но постепенно увлекается новой темой, падает в кресло, вытягивает ноги и произносит:” Я чувствую себя заново родившимся”. В этом весь он: устав от бесед, в беседах же находит отдых”. Маркес в своем комплиментарном очерке о кубинском диктаторе старается не замечать, что, говоря по-русски, “незваный гость — хуже татарина”, что отказ собеседников Кастро от танцев вряд ли вполне доброволен. И главное, он не видит или старается не видеть настоящую драму своего любимца, драмы закомплексованного интеллектуала, сиротливо стоящего в толпе своих бездумно пляшущих соотечественников, драмы, делающей “Аристиппа” еще более робким и одиноким, нежели создала его природа.

ЖАН-ЖАК РУССО

1) ЭМОЦИЯ (“романтик”)

2) ЛОГИКА (“ритор”)

3) ФИЗИКА (“недотрога”)

4) ВОЛЯ (“крепостной”)

Признаться, мне долго не давал покоя вопрос: каким порядком функций нужно обладать, чтобы иметь склонность к мазохизму. С садистским порядком функций затруднений не было (см.”Дюма”, “Аристипп”). Но мазохизм, как ни перекладывал я функции, все не давался. Так продолжалось до той поры, пока Руссо “Исповедью” не открыл мне на эту проблему глаза.

Начать с того, что по справедливости мазохизм следует переименовать в “Руссоизм”, так как именно Руссо не менее полно, но намного раньше Захера-Мазоха описал этот феномен. Вот как выглядит пробуждение мазохизма под пером Жан-Жака: “…мадемуазель Ламберсье любила нас, как мать, она пользовалась и материнской властью, простирая ее до того, что подвергала нас порой, когда мы этого заслуживали, наказанию, обычному для детей. Довольно долго она ограничивалась лишь угрозой, и эта угроза наказанием, для меня совершенно новым, казалась мне очень страшной, но после того, как она была приведена в исполнение, я нашел, что само наказание не так ужасно, как ожидание его, и вот что самое странное: это наказание заставило меня еще больше полюбить ту, которая подвергла меня ему. Понадобилась вся моя искренняя привязанность, вся моя мягкость, чтобы помешать мне искать случая снова пережить то же обращение с собой, заслужив его; потому что я обнаружил в боли и даже в самом стыде примесь чувственности, вызывающую во мне больше желания, чем боязнь снова испытать это от той же руки. Правда, к этому, несомненно, примешивалась некоторая доля преждевременно развившегося полового инстинкта, и то же наказание, полученное от ее брата, вовсе не показалось мне приятным…

Кто бы мог подумать, что это наказание, которому подвергла восьмилетнего ребенка девушка тридцати лет, определило мои вкусы, мои желания, мои страсти, меня самого на всю оставшуюся жизнь”.

Рассказ Руссо практически дословно повторяет Захер-Мазох: “К мои родителям приходила часто в гости графиня Соболь, приходившаяся мне какой-то троюродной теткой. Женщина величавая, красивая и с пленительной улыбкой, но ненавистная мне, так как имела в семье репутацию Мессалины. И я держался с ней до последней степени неуклюже, невежливо и злобно.

Однажды мои родители уехали на время из города. Тетка решила воспользоваться их отсутствием, чтобы задать мне примерное наказание. Неожиданно явилась она в комнату в своей подбитой мехом кацавейке, в сопровождении кухарки, судомойки и маленькой кошки, которой я пренебрег.