Синтаксис любви

Наоборот, именно наследственность, играя генами, прерывала подчас дурную бесконечность царской генеалогии и подсаживала на русский трон людей с высокостоящей Волей: Павла I и Александра II. Но. обратим внимание: обо они закончили мученически свой жизненный путь и их насильственная смерть достаточно прозрачно намекала на искреннюю приверженность общества к царям с 3-й Волей, цареубийством корректировавшего недочеты наследственной монархии. Недаром, в XIX веке любили говорить, что Россия — это абсолютная монархия, смиряемая цареубийством. Во всяком случае, чисто психологическими мотивами обуславливалось убийство Павла I, и люди с тонкой психической организацией предчувствовали его задолго до того как оно стало свершившимся фактом. Фридрих Великий пророчески писал о Павле:”Он показался гордым, высокомерным и резким, что заставило тех, кто знает знают Россию, опасаться, чтобы ему не трудно было удержаться на престоле, на котором, будучи призван управлять народом грубым и диким, избалованным к тому же мягким управлением нескольких императриц, он может подвергнуться участи, одинаковой с участью его несчастного отца(ПетраIII — А.А.)”.

В предпочтении, которое отдавало русское общество 3-й Воле был свой резон. Зыбкость ее Воли избавляла общество от резких движений при сохранении надежд на перемены

. Устойчивость дома Романовых хорошо объяснил, объясняя устойчивость трона королевы Елизаветы Английской, один ее английский биограф. Он писал:”…не только ум ей оказал неоцененную услугу; помогал и характер. В нем, в этом сочетании мужественности и женственности, мощи и извилистости, настойчивости и непостоянства, было как раз то, чего требовало ее призвание. Какой-то глубочайший инстинкт вечно удерживал ее от твердых решений. Если же вдруг она и делала решительный шаг, тотчас она яростно от него открещивалась, после чего еще более яростно открещивалась от собственного отречения. Уж такова была ее натура — плыть во время безветрия по зыбящимся водам и судорожно сворачивать с галса на галс, когда нагрянет ветер. Будь она другая, обладай она, как положено сильному деятелю, способностью избрать линию поведения и неотступно ее придерживаться — ей бы несдобровать.”

Та же картина в истории “мещанской” династии Романовых. Хотя “мещанин” — тиран по определению, он вместе с тем чуток к тем невидимым флюидам, что пронизывают общество, и никогда не идет с ним на открытое противостояние. Главное же. что составляет подлинную “силу” властителя-”мещанина”, заключено в его слабости: слабости воли, робости, нерешительности. Поэтому неудивительно, что несмотря на неудачные войны. голод, произвол и казни, “мещанская” по преимуществу династия Романовых просуществовала в России без серьезных встрясок на протяжении трех столетий.

Намного интересней, с точки зрения психе-йоги, сложилась ситуация в стране после октябрьского переворота. Захват коммунистами власти привел к тому, что монархию в России сменила монархия же, но не наследственная, а, коряво говоря, “узковыборная”. Такая система была, нельзя сказать, чтобы совсем беспрецедентна, по своим принципам она очень близко стояла к системе папства. Разница, пожалуй, заключалась лишь в том, что политбюро ЦК КПСС, решавшее судьбу верховной власти уже в Советской России, было раз в десять меньше численно, чем ватиканский конклав. А в остальном — все то же.

Если меня спросить, в чем заключается для психе-йоги особая привлекательность системы коммунистического возведения на трон, ответить можно коротко — в чистоте эксперимента. В данном случае генофонд никак не влиял на выбор, не мутил воды, и в своем натуральном виде вылезал на поверхность психотипический аспект выбора, психология власти являла себя наиболее наглядно. Ведь здесь должен был действовать определенный психотипический механизм, возводящий индивидуума на вершину общественной пирамиды или свергающий его оттуда, формирующий политбюро, решающий судьбу верховной власти. И вот эти-то закономерности любопытно сейчас проследить.

В том, что после свержения монархии во главе России должен был в конце концов оказаться Ленин или “Ленин”, сомнений нет. Прекраснодушие и глупость основной массы политиков того времени, особенно нетерпимые в период войны и революции, едва ли не автоматически расчищали место для наиболее честолюбивого, думающего и циничного политика. “Ленин” же честолюбив (1-я Воля), интеллектульно силен и раскован (2-я Логика), чуток к народным нуждам (3-я Физика), и эти компоненты данного психотипа обеспечили Ленину режим наибольшего благоприятствования при захвате и удержании власти в России.