Сиреневое боа

– Люди – настоящие уроды! – ее стук – чистая формальность, она тут же открывает скрипучую до ужаса дверь и плюхается на старый, потрепанный диван.

– Коко, ты?

– Ты, ты!

– Я уж думал, не придешь, – из соседней комнаты, ванно-туалетной, появляется Женька, вытирая о майку, которая на нем, руки.

– Эй, не висни. Ты что? Плачешь?

Это одна из ее слабостей. Реветь от беспомощности. Мыслями возвращаться к ситуации и копать, копать, а когда силы терпеть иссякнут, разрыдаться. Женек эту слабость знал. Он даже знал, как с ней бороться. Ее этот способ бесил. Он глупостями и пустыми фразами смешил ее. И она смеялась, а потом сердилась, ведь, когда грустно, полагается быть серьезной.

– Что случилось? Расскажешь? – тоном воспитателя младшей группы детского сада допытывался Женя.

– Люди – уроды! Козлы!

– Вот так новость! Ну, не всем же так везет с красотой, как тебе.

– Твари! Будто в конюшне или на псарне родились! Уважения нет!

– Я тебя уважаю! – икая и искажая звуки, будто пьяный, произнес Женька.

– Да ну тебя! – обиженно отвернулась Коко и опять, как на подоконнике, задрала на диван ноги и уперлась в согнутые колени подбородком.

– Ты не ответила. Уважаешь? – тем же голосом спрашивал Женька. Приблизил лицо к лицу девушки и повторил: Уважаешь?

И так естественно икнул, что Коко не сдержала улыбки. Женька налил ей чаю и придвинул блюдце c овсяным печеньем. Они, обжигаясь, пили и смотрели каждый в себя.

Вот уже шесть лет она живет в приемной семье, той, в которую ее наудачу поселили, когда она прилетела из Японии. Беккеры, скорее не из жалости разрешили ей здесь остаться, а из-за того, что, оформив кое-какие бумаги на опекунство, они получали немалое денежное пособие на девочку, пока ей не исполнится двадцать один год. Они были порядочными людьми, заботливыми, но в доме постоянно мелькали лица пятерых родных детей и троих, не считая Коко, приемных. У них физически не хватало времени, сил и советов на все потребности и характеры. Казалось, они тайком почувствовали облегчение, когда поняли, что Коко предпочитает, чтобы в ее дела не вмешивались.

У нее в доме была своя комната. На самом верхнем этаже, на котором кроме Коко никто не жил. В ее распоряжении – ванная и библиотека. Лестница вела прямо на задний дворик, поэтому девушка редко встречалась с обитателями дома. Сегодня она переночует у Женька. Условия не очень цивилизованные, зато в компании друга.

Государство обязало Коко посещать школу, в которой уже пару лет ей надоедало сидеть больше двух уроков. Она выуживала из школьной корреспонденции письма, адресованные ее родителям, и подкладывала свои. Когда кто-то из руководства выяснял номер домашнего и служебного телефонов, чтобы оповестить о прогулах и неутешительных результатах семестра (о колледже и речи не шло, но «девушка, несомненно, обладает безграничным талантом и такими же способностями»), она изменяла в личном деле несколько цифр, и поэтому семья Беккер проживала в блаженном счастье от заоблачных успехов приемной дочери.