Сиреневые ивы

В следующий миг Агеев был снаружи. Заряжающий, стоя на броне, размахивал сорванной с себя нательной рубахой. Артиллеристы заметили сигнал, огонь прекратили. Чтобы окончательно успокоить их, Агеев нырнул в башню, поднял ствол танковой пушки и уж потом снова присоединился к заряжающему.

В лесу танкистов окружили изумленные бойцы, начались расспросы, но Агеев, не отвечая, попросил доставить его вместе с пленными к старшему начальнику. К его радости, этим старшим начальником на участке обороны оказался их комбат. С радостью и удивлением встретил он разведчиков. Выслушав Агеева, попросил указать на карте расположение колонны фашистских танков, доложил по радио обстановку в штаб части, потом обратился к разведчикам:

- Молодцы. Весь экипаж приказано представить к наградам. Засмеялся: - А мы тут гадали, что за шум у немцев. Из штаба спрашивают, кто послал рейдовую группу к фашистам в 'тыл, мы руками разводим, а оказывается, действительно наша работа. Теперь отдыхайте, вы ведь все равно пока "безлошадные". Пленных сами доставите в штаб.

- Товарищ капитан, - заговорил Агеев. - Мы не "безлошадные" "тигр" вполне исправен. Мы его уже обкатали, снарядов достаточно. Только вот кресты закрасим да подзаправимся - и готовы в бой. А отдыхать будем по очереди в танке, пока в обороне стоим. Разрешите?

- Ну что с вами делать, - улыбнулся комбат. - Занимайте свое место. А в обороне мы вряд ли застоимся.

Через полчаса, позавтракав и дозаправив трофейную машину топливом, экипаж младшего лейтенанта Агеева занял указанную ему позицию на лесной опушке. Теперь в нем снова находилось четыре танкиста, так что экипаж был вполне боеспособен. Владимир Возовиков, Владимир Крохмалюк. Солдат верит в бессмертие

- Я всегда с волнением прикасаюсь к фронтовым запискам,

рассказывал наш собеседник генерал-майор Рязанский.

Перебираешь пожелтевшие странички, и перед взором проходят

давние события во всем их грозном величии. Сквозь дымку

времени смотрят полузабытые лица боевых товарищей. Живых и

павших. Каждый листок - память о чьей-то судьбе.

Убеленный сединой, прошедший через горнила суровых

испытаний, генерал показал несколько ученических тетрадей.

Исписанные торопливым, неровным почерком страницы говорили,

что автор записок работал не в тиши уютной квартиры, а в

суровых условиях боевой обстановки.

- Эти тетради, - продолжал генерал, - были отданы мне

почти сорок лет тому назад. Вспоминается первое мая сорок

пятого года. Разгар Берлинской операции. Весеннее солнце

утопает в дыму жесточайшего сражения, разгоревшегося между

пятым гвардейским механизированным Зимовниковским корпусом и

пятидесятитысячной группировкой гитлеровцев. Фашисты бешено

атакуют, стремясь прорвать фронт корпуса и уйти на запад.

Бой идет в долине реки Ниплиц, между населенным пунктом

Цаухвитц и городом Беелитц, что в тридцати пяти километрах к

югу от Берлина.

Корпус дерется на два фронта, так как ему одновременно

приходится отражать удары частей двенадцатой армии

гитлеровцев под командованием генерала Венка, вызванных на

помощь окруженному гарнизону фашистской столицы.

В критический час в район боевых действий корпуса прибыл

командующий четвертой гвардейской танковой армией гвардии

генерал-полковник Лелюшенко. Прибыл не один. С ним полк

"катюш", самоходно-артиллерийская бригада и бригада

армейских саперов. По просьбе командарма в воздух для

поддержки зимовниковцев был поднят гвардейский штурмовой

авиационный корпус-гвардии генерал-лейтенанта авиации

Рязанова. Небо и земля стонали от непрерывного рева моторов,

грохота артиллерии, треска очередей, заглушаемого гулкими

разрывами фаустпатронов. Воздух поминутно полосовали.

огненные трассы "катюш".

Среди такой вот кутерьмы мне запомнилась, как в окоп на

командном пункте командира корпуса вошел офицер связи

гвардии капитан Брагер. Видя, что командарм слушает доклад

командира корпуса - гвардии генерал-майора танковых войск

Ермакова, капитан подошел к начальнику штаба и доложил о

передаче боевого распоряжения командиру двенадцатой

гвардейской механизированной бригады Герою Советского Союза

гвардии полковнику Борисенко. Капитан нанес на карту

положение бригады и лишь потом скупо сообщил: посланный на

рассвете на командный пункт бригады офицер связи лейтенант

Овчаренко пакет с боевым распоряжением вручил вовремя,

несмотря на тяжелое ранение, полученное в схватке с

разведчиками противника...

Лейтенанта Овчаренко я увидел несколько позже, когда его

отправляли в госпиталь. Он узнал меня и попросил достать из

полевой сумки тетради и фотографию. "Прочтите, - сказал он,

улыбнувшись через силу. - Может, быть, пригодится..." Унесли

его в бессознательном состоянии.

И вот теперь, через много лет, первые же строчки

лейтенантских записок, сделанных под разрывами бомб, вызвали

в памяти смуглое лицо юноши-офицера, темные глаза южанина, в

которых одновременно светились и мальчишечье любопытство, и

энергия настоящей мужской воли. Тогда ему не было и

двадцати, но в штабе корпуса его считали зрелым, боевым

офицером, ему доверяли ответственные задания.

Нас, фронтовиков, нередко спрашивают, каким образом