Сиреневый ветер Парижа

Охотник меж тем приближался. Я ждала, что он зайдет слева или справа, или (испытанная тактика подлецов) сзади. Но он обрушился на меня сверху, с крыши автофургона, за которым я сидела. Очевидно, он весьма дорожил своим инкогнито: лицо его закрывала черная шапочка с прорезями для глаз и рта.

Следует признать, что он знал толк не только в стрельбе. Мало того что ему удалось подкрасться незаметно и застигнуть меня, мечтательную дичь, врасплох — от двух его ударов у меня просто в глазах помутилось. Я, наверное, умерла бы на месте, если бы точно не знала, что это — последнее, что мне хочется делать в этой жизни.

Он выбил у меня пистолет и, схватив за отвороты куртки, швырнул о борт автофургона. Мне показалось, что в позвоночнике у меня лопнули все позвонки. Несмотря ни на что, я сделала попытку ударить его по самому, как говорится, чувствительному месту, но вышло, очевидно, слишком слабо, поэтому он просто взял меня за горло и начал душить.

Руки у него оказались слишком велики для моей хрупкой шеи. Ему пришлось переставить пальцы, и в этот момент, скосив глаза вбок, я прохрипела с подобием улыбки:

– Полиция!

Он чуть-чуть повел глазами туда, куда я смотрела, туда, где не было никого и ничего, даже отдаленно напоминающего представителей закона. Не знаю, откуда у меня взялись силы, но я выдернула из сумки второй пистолет и что было мочи ударила им снайпера в подбородок.

Руки разжались. Я ударила еще раз — он полетел на землю, и я сама удивилась своей смелости. Дивиться было нечему — он бросился за моим пистолетом, который я потеряла в начале нашей схватки, направил на меня и нажал на спуск.

Выстрела не последовало — прячась за машиной, с каждой минутой все более и более уподобляющейся решету, я забыла снять предохранитель. Я просто забыла об этом и, как оказалось, на счастье себе. Я ударила ногой по руке снайпера, державшей пистолет, и оружие отлетело в сторону. Я могла поклясться, что снайпер побелел под своей шапочкой. Меня разобрал смех — возможно, немного дикий.

– А теперь покажи личико, сволочь!

Он лежал на тротуаре. Теперь, вдали от своей позиции и от любимой винтовки с прицелом, он был беспомощен, совершенно беспомощен. И он это знал. Его рука дернулась к карману. Я покачала головой.

– Снимай.

Человек без лица взялся за нижний край маски и медленно стал поднимать ее. Тогда-то я и почувствовала, как земля снова уходит у меня из-под ног.

Я поняла, что близится приступ, и мысль, что я останусь здесь наедине со своим безумием и с человеком, который определенно не является мне другом, ужаснула меня. Во что бы то ни стало надо было бежать. Вот она, совсем рядом, парижская магистраль. Сверни влево, поднимись по ступеням — и увидишь вход в метро.

И я кинулась туда. Я спотыкалась, летела зигзагами, но я добралась до него. Какой-то парень играл на саксофоне. Я промчалась мимо, как стрела, и успела заскочить в последний вагон поезда, когда двери уже закрывались. Ноги у меня подкашивались, я рухнула на лавку, обмотала ремень сумки вокруг запястья и постаралась пониже нагнуть голову, чтобы меня не было видно снаружи. Несколько человек вбежали на перрон, и среди них, возможно, был мой преследователь, но поезд уже уносил меня прочь.

Я была близка к обмороку. Кажется, у меня начались галлюцинации, что в моем положении было смерти подобно — да что там подобно, попросту равнялось смерти. Я поднесла руку ко рту и закусила ее до крови. Наверное, со стороны это выглядело некрасиво, но только это помогло мне перебороть дурноту.

Глава шестнадцатая

Я тотчас подумал, что убийство совершено по страсти, но отложил покуда в сторону эту версию.

Буало-Нарсежак. «Другая»

Тот же вечер

Когда она неожиданно бросилась прочь со всех ног, снайпер — вернее, поверженный снайпер — поднялся, подобрал пистолет и прицелился в спину убегавшей, но что-то — то ли боязнь быть замеченным, то ли жалость к маленькой мечущейся зигзагами фигурке — заставило его опустить руку. Досадуя на себя, он спрятал пистолет, окончательно стянул с лица шапочку и засунул ее в карман. Зря он не послушался совета человека, который научил его почти всему, что он знал.

«И главное: ни при каких обстоятельствах не прикасайся к жертве, особенно если это женщина. Поверь мне, хуже этого ничего нельзя придумать. После этого пойдут такие мысли, от которых будет трудно отделаться».

Снайпер усмехнулся и повел плечом. И правда — его до сих пор била дрожь при одном воспоминании о том, как нелепо она сопротивлялась. Она отчаянно хотела жить — он это чувствовал, — и, хотя она совершила все мыслимые и немыслимые ошибки, ей в конце концов все же удалось уйти от него.

«Нет, — тотчас же поправил он себя, — это я сам дал ей уйти».

Не беда, решил он, окидывая улочку зорким взглядом. Никуда она от него не денется. Нашел он ее здесь, отыщет и в любом другом месте.