Сирийская жара

Год назад она готовила материал, что называется, с колес, вернее, с шасси самолета, прилетевшего в «Чкаловский» и взметнувшего искристый снег на взлетно-посадочной полосе. Основной упор репортажа пришелся на «Белые каски», а интервью с курдом осталось втуне. Хоть и делала она интервью впопыхах, но все же…

Вчера Олеся отыскала тот диктофон и прослушала снова, рассчитывая выжать из этой записи еще на один полноценный репортажик. Она привычно стала записывать в блокнот каждое слово интервью. Так она врастала в материал, вспоминала свои ощущения, мимику говорившего курда, явно подражавшего Оджалану. Чуть полноватый командир YPG отпустил такие же усы, как у руководителя РПК, говорил вальяжно, развалясь на подиуме, покрытом ковром, и неторопливо перебирал четки крепкими не слишком чистыми пальцами.

Говорил он на курманджи. Переводил полковник Петр Горюнов, который выдавал себя там за багдадца Кабира Салима. Он даже продемонстрировал бдительным курдам свой старый иракский паспорт. На самом деле он работает в УБТ[4]

ФСБ.

Меркулова весь год после возвращения в Москву собиралась с ним встретиться и взяться за него всерьез, чтобы вытрясти эксклюзив. Но Горюнов без конца мотался по командировкам. Как ни позвонит ему Олеся, он то в Узбекистане, то в Туркмении, то снова в Сирии. И все отшучивался, вспоминая, как они в модуле в Латакии резались с ней в картишки. Она деликатно напоминала, что Горюнов выдавал себя за ее мужа в той рисковой поездке по Сирии и пора бы вспомнить о супружеском долге. Дальше шуток дело не шло, но оптимистичная Меркулова не теряла надежды.

Кое-что в интервью было по-английски, но больше все-таки на курманджи. Педантичная Меркулова заметила странную особенность перевода, на которую не обратила внимания ни во время встречи в Сирии, ни позже, уже в Москве, когда готовила репортаж и закадровый текст.

Курд Салар Махуб говорил цветисто, горячо, конечно, совершенно непонятно и… очень много. Заметно больше того, что скромно переводил Горюнов чуть хрипловатым от постоянного курения голосом.

Можно было подумать, что полковник не слишком хорошо владеет курманджи. Однако Олеся успела за короткий срок той командировки понять, какая лиса этот голубоглазый, угрюмый, но в то же время чрезвычайно обаятельный полковник. Его негласный девиз: «Один пишем — два в уме». К тому же полковник Ермилов однажды «проговорился», что своего старшего сына Горюнов прижил от курдянки, а стало быть, курманджи худо-бедно должен знать.

Полковник Ермилов из ДВКР[5] ФСБ, старый приятель Меркуловой, она знакома с ним больше пятнадцати лет. И в той поездке в Рожаву, на север Сирии, Ермилов ездил вместе с Горюновым и Олесей. Его выдали за журналиста. Он хорошо говорит по-английски, и это облегчило работу Меркуловой с курдами, поскольку она так бегло по-английски общаться не умеет.

Так что заподозрить Горюнова в незнании языка Меркулова не могла. Просить сейчас разъяснений у самого Петра — дело бесперспективное. Отшутится. А чувство, что ее провели вокруг пальца с переводом, выводило журналистку из равновесия.

Ее собственное интервью, полученное с риском для жизни, вынули у нее из клювика — ненавязчиво, просто ловкость двух смуглых рук с длинными крепкими пальцами. Такие пальцы должны держать скрипку и смычок, но гораздо ловчее они обращались с автоматом, который Петр не выпускал из рук все время поездки и стрелял одиночными, пока ждали группу, отбиваясь от напавших на них боевиков «Ан-Нусры».

Какие детали Горюнов утаил? Намеренно? Или потому что они с Ермиловым преследовали совсем другие цели в той вылазке к курдам — это теперь уже неважно. Петру, вероятно, просто не интересна была болтовня курда, и он переводил через пень-колоду.

Меркулова тут же достала пухлую записную книжицу в бирюзовой обложке и начала сосредоточенно искать. Кто только не попал в этот заветный список — от настройщика пианино до генералов МВД, от артистов цирка до следователей СК и ФСБ. Среди них затесался студенческий приятель — курд Араз Мирзоев, которого называли в шутку Араз-Адвас. Он не обижался.

Араз не стал журналистом и теперь владел рестораном на набережной Москвы-реки. Там он и принял Олесю, обрадовавшись ее звонку. После взаимных реверансов: «Видел тебя по телеку» и «Какой у тебя уютный ресторанчик», они удалились в его кабинет на втором этаже, взобравшись по гулкой винтовой черной лестнице.

Из приоткрытого окна кабинета пахло весенней рекой и слегка соляркой. Меркулова с неохотой отказалась от предложенного обеда. Обычно она старалась есть везде, где предлагают, и в любое время. Работа журналиста подразумевает чувство постоянного голода, и не только информационного. Сейчас она торопилась и не хотела отвлекаться от главного.

— Ты не будешь трепаться, а, Аразик? — Олеся взглянула на него, гипнотизируя черными глазищами.

— Здрасьте, приехали! Когда я трепался? Я молчаливый, одинокий, — он кокетливо поморгал длинными ресницами, почесал короткую бородку, красуясь. На пальце у него блеснул серебряный перстень явно с недешевым зеленым камешком.