Сирийский капкан

– Арам, нам раны нечем перевязывать! Все закончилось! – подбежал к ним Доктор, как называли ополченцы Бедроса – студента мединститута из Дамаска, пару дней назад прорвавшегося в город для помощи своим родным и близким. «Работы» тут у него было сверх меры. Руки и одежда Доктора были перепачканы кровью.

– У нас в подвале целая коробка бинтов должна быть. Я быстро, – взглядом Арам указал на юношу, крепко прижавшегося к нему, и Бедрос, приобняв, повел его в сторону от останков отца.

Арам, воспользовавшись передышкой в бою, побежал по дорожке, ведущей прямо к его дому. Это было совсем близко. Он миновал раньше всегда ухоженный зеленый газон, на котором до сих пор стояли детские качели и песочница его детей. Быстро свернул с мостовой на песчаную дорожку. Увидев свой дом, мужчина горько усмехнулся. Это был один из самых красивых домов Кесаба. Он сам его спроектировал, впрочем, как и еще многие постройки в их городе. Ведь по профессии Арам был архитектором. Он поставил автомат на предохранитель, перекинул его уже ставшим привычным движением за плечо, забежал в дом и, держась одной рукой за стену, спустился в подвал. Электричества в городе уже давно не было. Когда Арам с коробкой бинтов был у самого выхода из подвала, ему показалось, что в доме кто-то разговаривает. Это удивило ополченца! Он был абсолютно уверен, что его семья покинула город с остальными беженцами. Хозяин дома поставил коробку на пол и, вскинув автомат, потихоньку приоткрыл дверь в комнату.

– Аствац![2] Почему вы все еще здесь? Я же велел вам уходить вместе с семьей Меружана! – в ужасе воскликнул он, увидя в комнате жену, детей и свояченицу. – Ты что, не понимаешь, что они с вами сделают? Хоть о детях подумала бы!

– Ты жив! Слава Богу! – радостно воскликнула красавица Ашхен. – Прости меня, прости! Мне было так страшно! Я даже не знала, жив ли ты! – кинулась она к мужу.

– Дура! Какая разница – жив или нет! Детей надо спасать! Быстро бегите в церковь! Оттуда с минуты на минуту будут всех эвакуировать! – оттолкнул Арам от себя жену.

Он опустился на колени, обнял детей.

– Запомни, ты – мужчина! – твердо сказал он своему маленькому сыну. – Что бы ни случилось со мной… с нами – идите в Бейрут, к дедушке. Ты понял меня?! И позаботься о сестре!

Арам перевел взгляд на свою маленькую дочурку, дотронулся до ее замечательных пружинистых кудряшек, и на его глазах появились едва заметные слезы.

– Вы армяне, помните об этом! Никогда не забывайте вашей фамилии! Вы – Таниеляны! Таниеляны!

Услышав звуки возобновившегося боя, отец быстро обнял сына и дочь, с досадой посмотрел на жену и, махнув рукой, выбежал из дому.

– Арам! Арам! Подожди! – Ашхен устремилась вслед за мужем. – Прости меня! Не уходи так! Я все… все сделаю, как ты сказал!

Она подбежала к Араму. Тот схватил ее в охапку, заглянул в любимые бездонные темно-зеленые глаза и крепко прижал к себе.

– Прости! Я просто очень… очень люблю вас! А сейчас – беги! Спасай детей!

И тут, слишком поздно, он услышал характерный свист артиллерийской мины! Рядом с ними, прямо на их зеленую лужайку, где они всей семьей любили поиграть, погонять мяч, упал снаряд, выпущенный из миномета. И унес жизни обоих. За происходящим с ужасом наблюдал семилетний Вазген, названный так в честь дедушки. Он побежал вслед за плачущей матерью и увидел страшную гибель своих родителей. Мальчик дико закричал! Он хотел броситься к ним, но малыша буквально перехватила на бегу выскочившая следом из дома тетя. Мариам схватила ребенка за руки и крепко прижала к себе, стараясь спрятать его глаза, не дать увидеть окровавленные родительские тела.

– Куда ты?! Туда нельзя, Вазген-джан, нельзя! Нет, нет, нет, Вазген-джан! Не надо! Не смотри!

Вазген, захлебываясь от слез и не в силах от горя что-либо произнести, продолжал вырываться из рук тети. Мариам, сама того не желая, посмотрела в сторону лужайки, куда он так отчаянно рвался, и похолодела от ужаса.

В дверях дома появилась маленькая Армине. Она застыла, увидев окровавленные тела, кажется, не понимая до конца, что произошло. Мариам, увидев племянницу и ее остекленевший взгляд, громко завыла и бросилась к девочке, не выпуская из рук Вазгена. Она встала на колени и, крепко прижав к себе сирот, стала, как маятник, раскачиваться из стороны в сторону, рыдая от горя и отчаяния.

Вдруг Мариам как будто очнулась. Понимая, что дети остались на ее попечении и времени у них совсем нет, она взяла себя в руки:

– Дети, вставайте! Нам надо идти, надо идти быстрее в церковь, в церковь, слышите?! Вазген, Армине, принесите ту синюю сумку и быстро бежим! Я только возьму на кухне воды.

Вазген как будто не слышал этих слов. Он продолжал завороженно смотреть в сторону лужайки, не в силах пошевелиться.

Мариам встряхнула его за плечо.

– Вазген! Вазген-джан, вспомни, что сказал отец! Думай о сестре!

Слова тети вывели мальчика из оцепенения. Он схватил сестренку за руку, и они побежали в комнату за сумкой с документами и вещами, собранными матерью.