Сирота с Манхэттена

– Шедевр! – подхватил очень элегантный господин с моноклем в глазу и свернутой газетой под мышкой. – Мы можем гордиться тем, что это Франция презентовала ее Соединенным Штатам по случаю столетней годовщины американской независимости. Открытие состоялось два дня назад, 28 октября, в присутствии президента США мистера Гровера Кливленда. Все это я узнал от капитана.

С замирающим сердцем Гийом стал бередить свою незаживающую рану. Он представил Катрин стоящей рядом и с любопытством взирающей на знаменитую статую.

– Посмотри, Лисбет! Посмотри, сколько людей на пристани и в лодках! Такое впечатление, что они нас встречают. Господи, мы в Америке!

– Папа, почему ты называешь меня Лисбет? – с едва различимой ноткой неудовольствия спросила девочка.

– Ты прекрасно знаешь почему. В Нью-Йорке это будет звучать естественнее. Моя принцесса, нас ждут и другие перемены. Мы на пороге новой жизни, в Новом Свете!

Комок подкатил к горлу, и Гийом умолк. Он только притворялся воодушевленным, надеясь увидеть на худеньком расстроенном личике дочки улыбку. Он не мог на нее наглядеться: белый ситцевый чепчик поверх темных кудрей, черты лица нежные, тонкие, на подбородке ямочка…

– Милая, мы обязательно будем счастливы, – сказал он так, словно хотел сам себя в этом убедить.

Кто-то толкнул его в бок. Гийом обернулся и увидел рядом румяное лицо Колетт. Она была в отличном настроении и тепло одета, на голове – бесформенная шляпка.

– Ну, мсье Дюкен, разве это не чудесно? Мой Жак остался с детьми, а я решила постоять тут с вами. Говорят, нас паромом переправят в Касл-Клинтон, там пункт приема эмигрантов.

Колетт коверкала незнакомые специфические слова, и с ее акцентом севера Франции это звучало забавно. При других обстоятельствах Гийом бы улыбнулся, теперь же просто кивнул.

– Я в курсе, Колетт. Судовой врач рассказал, чего ждать после высадки. Снова досмотр и медицинское обследование.

– Что ж, не буду вам надоедать, раз все сами знаете. Я-то хотела помочь… – сказала женщина.

– Прошу прощения, – спохватился Гийом, – за свою черствость. Не знаю, что бы я делал без вас, Колетт, я безмерно вам благодарен за вашу помощь. Все так непросто. Я ежесекундно думаю о жене. С каким восторгом она бы разделила всеобщий энтузиазм! Ее кончина зафиксирована в бортовом журнале, капитан указал обстоятельства смерти и дату. Моя обязанность – сообщить ее родителям, живущим во Франции. Они возненавидят меня еще больше. Они были против нашего отъезда. Господи, и оказались правы.

Слова освобождали его от невыносимого стеснения в груди. Колетт слушала, изобразив скорбную гримасу. Элизабет не упускала ни слова из их разговора. С серьезным выражением личика, прижимая к груди куклу, она наблюдала за полетом чаек. Свободной рукой она вынула из кармана своего жакета игрушечного оловянного солдатика.

И сразу ей вспомнился замок, гроза и потоки дождя за окном, детская, где к ней явился Жюстен, добрый мальчик с очень светлыми волосами. Как было бы хорошо увидеть его тут, на палубе! Будь он рядом, она бы грустила чуть меньше.

Высадка пассажиров «Шампани» растянулась на много часов. Наконец Гийом с дочкой ступили на причал на южной оконечности острова Манхэттен, в районе Саут-стрит, вместе с массой других иностранцев, переговаривавшихся между собой на разных языках.

Здесь были ирландцы, итальянцы, поляки, восточноевропейские евреи и, разумеется, французы. Шум стоял оглушительный, и кое-где дошло до драки – из-за украденного багажа или недопонятого слова.

Элизабет очень устала и шарахалась от каждого незнакомца. Гийому пришлось отодвинуть на задний план свою утрату и связанные с ней тяжелые чувства, чтобы заняться насущными потребностями. Молодой мужчина беспрестанно напоминал себе: он должен на всем экономить, уберечь свое дитя от толкотни и как можно скорее связаться с Батистом, тоже плотником и членом братства, поджидавшим его в Бронксе.

– Не бойся, милая, мы снимем на ночь комнату, – сказал он, сам себе не особенно веря.

С Колетт и Жаком они попали на разные паромы, а ведь ему гораздо спокойнее было бы, окажись они рядом. Десять дней назад они даже не были знакомы, теперь же Гийом считал их своими друзьями. Нью-Йорк его впечатлил. Все казалось чрезмерным – высота зданий, длина улиц, энергичность его обитателей.

– Если б только мама была с нами! – после продолжительных и бесплодных попыток найти дорогу вздохнул он.

Когда речь зашла об эмиграции, Катрин весело заявила, что все контакты с ньюйоркцами берет на себя, потому что хорошо говорит по-английски – в отличие от Гийома. Наконец ему повезло: спросив, как проехать в Бронкс, он добился понимания, и ему ответили на языке активной жестикуляции.

Смеркалось, когда он смог наконец уложить Элизабет на кровать в скромном гостиничном номере, предварительно обменяв деньги у бакалейщика, оказавшегося соотечественником, нормандцем, с которым познакомился случайно. Тот же торговец указал недорогой пансион на углу квартала, недалеко от своей лавки.