Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея

— Господь свидетель, я не вру. Миссис Джонсон, я все это вам рассказываю для очищения совести. Так вот: Скарлетт Тернер уволила эту девушку, очень красивую, по причине, которая меня шокировала.

— Неужели? — выдохнула Элизабет.

— Не смогу повторить слово в слово, что она мне говорила, рыдая, но что-то вроде: «У меня нет ни цента за душой. Она отказалась заплатить мне жалованье. Но подчиняться ей было выше моих сил. Это против природы, это гадко!» Потом девушка со мной распрощалась и ушла.

— Простите, Норма, я, конечно, знаю, что человеческая распущенность принимает разные, часто ужасные формы, но что бы все это могло означать?

— Я поняла так: миссис Тернер предпочитает женщин, и мужчины ее совершенно не привлекают. И юная Лоретта, надо полагать, подчинилась ее капризам. Вы наверняка тоже заметили, как она молода и красива.

— Боже, как это вообще возможно? Впервые о таком слышу. Спасибо, Норма, что вы мне рассказали. А ма? Она знает?

— Сомневаюсь. Миссис Вулворт простодушна и доверчива.

— Это правда. Норма, мне пора!

— Уйдете, не пообедав?

— Сейчас мне кусок в горло не полезет. Мне еще нужно кое-куда зайти, а потом я поеду к своим маленьким друзьям на Бродвей. Еще раз спасибо, Норма, вы — настоящий друг. И если бы вы перестали называть меня «миссис Джонсон», мне было бы очень приятно. Лисбет — куда лучше, хотя бы когда мы одни.

— Я попробую. Обещаю!

Бродвей, в тот же день, в два пополудни

Элизабет увидела Луизона и Агату и ускорила шаг. Дети сидели на ящике перед прачечной, в пятне солнечного света. Она помахала им, и они так же радостно ответили тем же. Оба были в самой нарядной своей одежде — просто загляденье.

— Я боялась, что заставлю вас дожидаться. Вышла из омнибуса и бежала бегом, — сказала она.

Поцеловала обоих, закрыв глаза, чтобы полнее насладиться моментом. Невинная радость, детские улыбки умерили хаос, царящий в ее мыслях.

— Я очень по вам соскучилась, — сказала молодая женщина, в который раз окидывая детей взглядом. — Агата, у тебя округлились щечки, а у тебя, Луизон, отросли волосы. И не придется прятать голову под каскеткой, как на пароходе!

На прошлой неделе Мейбл без сожаления отдала семейству Моро старую одежду Лисбет, которая могла бы подойти девочке. Мсье Моро долго удивлялся красоте и качеству нарядов и нательного белья.

— Я сегодня в твоем синем платье! — сказала Агата. — Только оно мне пока немного велико.

— Это потому, что ты, моя девочка, такая миниатюрная! Бонни ушьет его немножко, у нее золотые руки. Да, вы правильно догадались! Сегодня мы едем в гости к Бонни и дяде Жану. Луизон, на трамвае!

— Здорово! Ты прелесть, Лисбет! — воскликнул мальчик. — Мы уже идем?

— Сначала сбегай и скажи отцу, что я приехала и что мы уходим.

— Окей!

Услышав это британское выражение, набиравшее в США все большую популярность, Элизабет усмехнулась. Скоро Луизон будет свободно общаться со сверстниками, живущими тут же, на Бродвее. Она ждала его возвращения, невольно принюхиваясь, — возле прачечной остро пахло горячей мыльной водой. И шум там стоял адский: одновременно гудели машины, которые ворочали белье в баках, выполаскивали, отжимали.

Такой ее и увидел Анри Моро — что называется, нос по ветру, активно прислушивающейся к муравьиной деятельности прачечной, видеть которую с тротуара она, конечно же, не могла.

— Здравствуйте, Лисбет! — радостно сказал он. — Вы сегодня très chic[24]!

— Здравствуйте, Анри! — отвечала молодая женщина. — «Très chic» — это так по-французски! Спасибо за комплимент.

Молодой вдовец выскочил, как был, — с обнаженным торсом, если не считать бретелек его полотняных штанов, влажных от пара. Рубашку он надевать не стал, просто накинул на плечи.

— Не знаю, как вас и благодарить, что вы возитесь с моей малышней. Хотел бы, да слов не хватит, — продолжал он. — Знаете, ведь Агата спит, прижимая вашу куклу к сердцу.

— Свою куклу, — поправила его Элизабет. — Что ж, не будем вас отвлекать. Я привезу детей к семи вечера.

Анри подтолкнул Луизона к ней, потому что сын все еще стоял, уцепившись за его руку. Они улыбались ей одинаково доброжелательно, и во взгляде бархатных карих глаз и отца, и сына читалось восхищение.

«Не нужно мне было надевать это платье! — упрекнула себя Элизабет. — Почему я не в черном?»

Сегодня молодая женщина была в атласном платье, сиреневом в серую полоску, слегка декольтированном. Мейбл ей его купила под предлогом, что это «полутраурный туалет».

— Ты такая красивая в этом платье! — проговорила Агата своим тоненьким голоском. — В прошлый раз ты пришла в черном, и мне стало грустно.

— Я очень рада, что тебе нравится, моя хорошая! Идемте!

Бруклин, в бакалейном магазине Дюкенов, в тот же день

Бонни как раз подметала тротуар перед магазином, когда в толпе прохожих узнала Элизабет. На ее восторженный возглас выбежал и Жан.

— У нас гости! — смеясь, крикнула ему Бонни.

— Элизабет пришла не одна, — заметил он. — За руку она ведет своих маленьких приятелей с парохода. И выглядит прекрасно!