Окошко закрылось. Пайка была обычная, только вместо стальных приборов были хрупкие, пластиковые. Все переломал в процессе. Испугался, что накажут. Но солдат, забравший поднос, ничего не сказал.
В мыслях моих Виера. В камере была полная тишина. Что происходило в коридоре, я не слышал, изоляция шума превосходная. Так что мне никто не мешал думать.
Она где–то сейчас лежит в траве или купается в озере. Такая свободная. Как же трепещут перед ней командиры. Даже здоровенный Берон настолько испугался, что дал мне семь суток. За что? За правду, за то, что я теперь брат Виеры. Почему она их так ненавидит?! Ведь у нас нет войны. Наш враг Креалим, вот кого надо ненавидеть!
Прилег на бок, подстелив ткань. Потом на другой, затем на спину, согнув ноги в коленях, потом сел, вытянув ноги вверх в стороны. Каждый раз я держался в определенном положении как можно дольше, чтобы было приятнее менять позицию и наслаждаться свободой усталых мышц.
Так прошли сутки. Обстановка была угнетающая, ничего не скажешь. Солнце снова ударило в окошко, уже утро. Вечером в камере включат тусклое освещение, на ночь выключат. Седобородый хорошо за этим следит. По нему видно, что он жалеет учеников. Или все это маска? Он больше не говорил со мной, просовывая поднос с едой.
Интересно, а как дела у той парочки? Его, кажется, зовут Котош, а ее Ариса. Безнадежная любовь. Всегда так, либо ты любишь, а тебя нет, либо наоборот. А если все взаимно, то судьба вершит все наперекор. Им не суждено быть вместе. Арису отдадут какому–нибудь адмиралу, с которым будет бороздить просторы Эрар, а он полетит в другой конец галактики, где его кинут в самое пекло, он же вариец, а она тем временем будет спать в теплой пастели с адмиралом.
Знать бы, а что она чувствовала, когда парня вытащили из карцера, в таком позорном виде. А каковы были его чувства, он ведь осознавал, что она смотрела на него, такого жалкого.
Усмехнулся. У меня не лучше. Я за забором школы, которая за забором колонии. А Вмера в лесу. Нас разделяет не только забор, но и сотни пушек обороны колонии. Виера тоже хороша, враждует с Зиноном, но я же служу во флоте Зинона! Мы по разные стороны баррикады. Не могу предать Громура. Не могу разочаровать его. Я ему как сын. Обязан ему многим. Он мой кумир, мои мечты с ним о космосе стали реальны… Не могу предавать человека, который так ко мне хорошо отнесся. В моей жалкой жизни таких искренних людей не было и скорее всего больше не будет. Я должен выбросить ее из головы! Какой же дурак! Зачем было перечить наставнику, зачем строить из себя варийца, который лучше тех, что учатся в школе Ортар?! Кому я, что пытаюсь доказать? Меня вышвырнут и конец моей карьере.
Третьи сутки в камере. Я стал чаще ворочаться. Надоели эти стены, хоть кричи во все горло. Меня спасало то, что есть о чем подумать. За все эти дни, я много узнал нового и сейчас в неволе прокручивал в своей голове снова и снова.
На следующий день приободрился. Ведь половину срока я уже просидел! Мышцы рвались на волю, отдохнувшие и переполненные энергией. Так хотелось вытянуться лежа во весь рост, хорошенько потянуться или просто встать прямо, не сгибая спину и шею. Я посмотрел в окошко, впереди через стекло виднелась белая стена. Хоть бы кто гулял что ли. Совсем скучно тут сидеть!
Осталось трое суток. Скорее бы вечер. Тело ныло. Эта тишина давит на голову! Я стал жить от завтрака до обеда, от обеда до ужина. Мечтал о шуме, чтобы поскорее щелкнуло окошко и рука седобородого солдата протолкнула поднос в камеру.
Я боялся обделаться, когда начну сходить с ума, меня же вытащат в таком виде, буду вонять. Все начнут смеяться и кричать «вонючий уродливый малек». Вырасту в звании. Самому стало смешно.
Ходил я в угол комнаты аккуратно, чтобы не испачкаться. Но от меня уже итак, наверное, несло потом. Но все же лучше, чем дерьмом.
Впереди его двое суток в неволе. Мне показалось, что меня лишили обеда. Стало дико обидно, что ничего не принесли. Я терпеливо ждал и ждал. А еду все не несли. Это оставалось моей единственной радостью тут, в маленькой камере.
Ну почему он не несет еду?! Про меня забыли? Я крикнул, но меня не услышали. Очень громко кричать не стал. Боялся, страшно было представить, что за эту выходку придется тут сидеть еще дольше. Вспомнил парня, что хихикнул в строю, когда я представлялся в первый день. А тут я крикну. Он хихикнул, а я во все горло. Да меня еще на столько же оставят. Не, я буду послушным! Буду послушным, послушным…
Наконец еда. Я начал есть. Но вскоре окошко открылось и солдат затребовал поднос назад. Я не доел! Но перечить не стал, боялся, что останусь еще дольше. До ужина весь извелся. Не находил себе место. Спина болела. Нужно срочно расправить плечи, размять мышцы… Я умираю!
Нельзя, нельзя тут больше оставаться! Иначе я умру. Они все занимаются, ходят, стоят, спят на мягком. Усваивают новые уроки, а я отстаю, мне нельзя отставать, я должен быть наравне или впереди!