Система Ада

— Молодой еще, ох молодой, хоть и поседел больше меня. Долго еще прожить мог, — констатировал владыка. — Ну, раз не хочешь становиться Дудком…

«Станешь мертвяком», — мысленно закончил фразу Михаил.

— Тогда пошли, — снова вздохнул Зотов, и Мише показалось, что с видимым облегчением. — Дормидонтыч, веди его за мной.

И через два поворота, всего через пару десятков метров, хоть и в сопровождении чужих людей, Миша и Катя встретились. Сколько тяжких лет мучений прошло со времени их разлуки, но они сразу узнали друг друга по глазам, в которых последнее, что читалось, — несгораемое чувство.

Мужчина с седыми космами на голове, зарастающий грубой серой щетиной с навеки неотмываемыми черными руками. Пополневшая, постаревшая близорукая женщина с ребенком на руках. Это были, казалось, еще вчера юные москвичи, юные мирные россияне.

Им было уже некуда спешить, и они медленно. сблизились, смакуя каждый шаг.

— Миша. — Она положила ему голову плечо. Между ними был ребенок. Он немного срыгнул и закапризничал. Почувствовав присутствие нового теплого существа, которое питало к нему нежность, мальчик отвлекся, загукал, но потом все-таки расплакался.

— Его надо перепеленать, — прошептала Катя. — Даже если мы все сейчас умрем, надо, чтобы он был сухим.

— Не спускай с них глаз, Дормидонтыч, — глухо проговорил Зотов и вышел из грота.

Не было его довольно долго. Чтобы протянуть время, — Катя перепеленывала ребенка как можно дольше. Миша взял его на руки страшно бережно, стараясь не дышать. Ванечка засопел крошечными ноздрями и вскоре успокоился и уснул. Катя, когда его передавала, шепнула про карту и указала глазами на свой живот. Шмидт пожал плечами — пригодится ли карта, если их жизни все еще не в их распоряжении, и кто знает, что случится в ближайшее время, то есть сейчас.

Зотов вернулся в сопровождении круглощекого животастого мужичка и бывшей Катиной служанки Лены. У нее в руках была стопка чистых тряпочек, должно быть, для пеленок, у мужичка — зеленоватый армейский вещмешок, чем-то набитый. Он бережно снял мешок с плеча, поставил на пол и развязал шнурок.

— Вот, значить. — Зотов бережно пнул мешок, там что-то звякнуло, и каменно улыбнулся. Только глаза его не улыбались. — Дорога вам долгая. Два дня, Володь?

— Да, — подтвердил толстяк.

— Так что вот вам тут еды на дорогу — галеты, тушенка, апельсины, молока бутылка… Хотя у тебя самой еще молоко есть. Водки бутылка мужику. Главное — фонари, хорошие фонари, от сердца отрываю, свечки. Там дальше ведь света нет до. самого выхода. Да, Володь?

— Да, — с готовностью кивнул толстяк.

— Ножик еще, веревка…

— Товарищ Зотов, — перебил его Шмидт.

— Чего?

— Вы что, отпускаете нас? — недоверчиво спросил Миша, крепче прижимая к себе ребенка.

— Идите, конечно, — сказал Зотов таким тоном, словно эти молодые московские родственники уж слишком загостились у него, пора и честь знать.

— Спасибо, — вырвалось у Миши. Катя промолчала.

— А это ребеночку пеленочки будут, Екатерина Игоревна, — сказала Лена и положила перед Катей стопку белья.

— Это вот Володя, гонец мой. До выхода вас доведет, — представил Иван Васильевич толстяка.

— До какого? — спросила Катя.

— У села Мочилы. Сама же говорила.

— Нас вы одних отпускаете?

— Нет.

— А кого еще? Гагарина? Тетю Дашу?

— Нет. Есть еще люди. Им тоже надо, — неопределенно ответил прадедушка.

Они собирались лихорадочно быстро. Миша проверил содержимое вещмешка не вздуты ли консервы, работают ли фонари, острый ли нож. Катя мигом все уложила.

Они только молча переглядывались друг с другом. Неужто всё вот так просто и закончится? Неужто в Зотове так просто пробудились добрые чувства и их злоключениям пришел конец?

Зотов закурил, молча сунул Мише начатую пачку сигарет и спички. Катя переобулась в хорошие, почти новые кроссовки. Это были, без всякого сомнения, ее собственные кроссовки, в которых она была, когда давным-давно впередсмотрящий часовой Мотя первый раз арестовал их как дудковских шпионов. Лена специально отыскала их для Кати на складе. В обычных тут сапогах с распухшими после родов ногами ходить было невозможно.

В чем пришла, в том и уйдет — символично. Дай бог, чтобы символ был добрым.

— Посидим на дорожку, братцы? — предложил Володя, и все сели.

Володя имел с собой объемистый, но почти пустой рюкзак. Он достал оттуда каску с фонарем и надел на голову, не включая пока осветительный прибор. Мише показалось, что именно эта оранжевая каска венчала когда-то голову покойного ныне Васи Рябченко, инициатора всей авантюры. Хоть каска его вернется ненадолго на поверхность земли.

Миша забросил за спину вещмешок, поправил лямки. Катя взяла ребенка, отдала своему парню.

— Подержи, Миш, минутку.

Сначала она подошла к Лене, обняла ее, поцеловала. У Лены на глазах сами собой выступили простые бабьи слезы. Она думала, что Екатерина Игоревна идет на верную гибель, но все равно желала ей всего наилучшего. Катя думала, что возвращается домой.