- Да там заброшено уже всё лет двадцать! Ракеты вывезены. Шахты демонтированы. Полная разруха.
- Тогда чего такого интересного там этот твой Лобзик отыскал? – Димка сопротивлялся, как мог, хотя и знал, что с Гнусом это бесполезно – всё равно что навстречу поезду нестись в кепке!
Да и то, с поездом шансов уцелеть больше – лёг в колею, он и промчался, гудя и стукая. Гнус хрен мимо пролетит, обязательно чем-нибудь зацепит. У него, как у пиратского фрегата, с десяток «кошек» – только потроши, не хочу!
- Так я ж говорю, что у него паранойя.
- А разве не шизофрения?
- Один банан, только если с другой стороны лопать, – Гнус усмехнулся. – Он бомбарь там оборудовал в одной из шахт. Даже гермуха есть.
- Он реально бомбанутый?
- Чё ты заладил одно и тоже, как какаду!
- От кого он там прятаться собирается?
- Да он помешан на конце света – реально с катушек слетел. А так ничего малый, ходячая энциклопедия прям. Заслушаешься. Не то, что некоторые...
Димка вздохнул.
- А Стил с Мати, что говорят?
- Они в теме. Тебя, вот, только уломать осталось.
- Уму непостижимо, – Димка тёр лоб, как будто намеревался снять собственный скальп. – С кем я связался, подумать только...
- А ты поменьше думай – от этого рак мозга случается, – Гнус придвинулся, заговорил шепотом: – Лобзик говорит, что в конце лета, – а может быть и раньше – запустят коллайдер.
- Который в Женеве? – Димка вконец утратил ход мыслей Гнуса. – А он-то тут каким боком?
- Лобзик думает, что эта штука может открыть врата в ад, – Гнус умолк, наблюдая за Димкиной реакцией.
- Так он от нежити в бомбаре укрыться хочет?
- Хм... Как вариант.
- Шизоид. И ты, кстати, тоже.
Гнус заржал.
- Чего, повёлся? Я ж так просто, нервишки пощекотать.
- Залезь в шкуродёр и чешись там сколько влезет! Только без меня.
- Короче... – Гнус перемахнул через заграждение площадки. – Сходка у Радика, послезавтра в шесть пятнадцать утра. Смотри не опоздай... и памперсы прихвати на всякий случай.
- Ага, обломитесь, – Димка направился к подъезду. – Совсем от сырости коллекторной мозги загнили!
Тем не менее, единственно правильное решение для себя он уже принял. Только не желал его озвучивать. Даже мысленно. Пускай сперва отлежится, а то мало ли что...
Целтин поднялся на седьмой этаж, подошёл к знакомой двери, замер. Самохин не отличался пунктуальностью, скорее даже наоборот, любил чтобы его пождали. Хотя думается, всем крупным начальникам это свойственно. И дело тут даже не в характере – причина поверхностна: когда ты решаешь всё, тебя непременно дождутся. Включая друзей, пришедших не по вопросу работы, а по-твоему же собственному приглашению. Таково нынешнее общество, никуда не деться.
Целтин не держал на Самохина обиду; он вообще сейчас думал о другом. Как раз о работе, которая никак не касалась давнего друга. До недавнего времени. Теперь от решения того, зависит многое, потому что где ещё взять для теста маленькую девочку Целтин не знал. Не знал и как попросить, чтобы не сойти за спятившего учёного, способного зайти в своих экспериментах за рамки морали и этики. Разве что позвать в лабораторию Самохина? Ну уж нет, это нонсенс.
За такими мыслями его и встретил хозяин квартиры.
- Серый, сколько лет, сколько зим! – Самохин подвязал дорогущий халат и обнял друга.
Целтин так и застыл в могучих объятиях, с протянутой для приветствия рукой.
Вот ещё одно качество, выдающее в Самохине начальника – обнимашки. Понятное дело, многочисленные корпоративы и встречи тет-а-тет в интимной обстановке сделали своё дело. С простыми смертными Самохин не здоровался за руку вообще, всех остальных причислял к лику святых, перед которыми можно либо упасть ниц, либо обнять, вот так, выражая свою расположенность.
И ведь с этим чёртом они давным-давно воевали в Афганистане, где было вообще не до гламура и нежности! Пыльные палатки, безразличные скалы, полчища кровожадных духов, способных запросто перерезать человеку горло, – такое окружение порождало в человеке совершенно иные качества. Настоящую дружбу. Самопожертвование. Отвагу. Милые обнимашки всё бы разрушили на корню.
Эх, Вадим Станиславович, что же сделала с вами мирная жизнь? В кого превратила? Какие ценности заставила почитать, перво-наперво?
- Проходи, Серый. Чувствуй себя, как дома, но не забывай... Хе-хе... Шучу-шучу, ты можешь и это забыть!
Целтин наклонился, собираясь стянуть туфли, но Самохин остановил.
- Брось эту пролетарщину! Проходи. Ужин стынет. Коньяк греется!
- Да неудобно как-то, Вадим... – Целтин вовремя прикусил язык, понимая, что если с его уст сорвётся отчество – Самохин ему этого никогда не простит.
- Неудобно, сам знаешь, что вниз головой делать... А ещё на вертолёте с бабами!
- Можно хоть тогда...
- Можно Машку – за ляшку! – гаркнул Самохин. – Ну-ка проходи живее! Дай хоть на боевого товарища посмотрю... И подумать только: живём в соседних дворах, а видеться толком и не видимся!
- Работа, – пожал плечами Целтин, уволакиваемый за руку в гостиную.
- Да, люди мы с тобой занятые, не поспоришь, – вещал на ходу Самохин, пыхтя на манер паровоза.