Ситуация на Балканах. Правило Рори. Звездно-полосатый контракт. Доминико

Никольский вошел в подъезд, поднялся по лестнице и позвонил в квартиру на третьем этаже. Здесь проживал Павел Авраамович Кунгурцев, корреспондент газеты «Голос»; об этом певцовские филеры узнали, разбудив дворника, после чего сочли свою миссию исполненной и разошлись по домам.

Томимый дурными предчувствиями, Никольский пришел сюда просить совета: Кунгурцев женат был гражданским браком на его двоюродной сестре Маше. Внимательно выслушав про казус с головой из анатомички, он сказал:

— Свинья ты! Какой из тебя медик! Если мертвую плоть не уважать, живую не вылечишь.

— Пьяный был, — оправдывался Никольский.

— И где теперь эта голова?

— А черт ее знает. Жандармы прибрали.

Ясноглазая худенькая Маша неутомимо и обреченно разливала чай и жалела брата, что его выгонят из университета. Она советовала найти голову и похоронить по-человечески, на кладбище, можно и тело выкупить из анатомического театра: для этой цели она готова пожертвовать шестьдесят рублей, отложенных на новую шубу.

— Знаешь, Маша, — недовольно покривился Кунгурцев, — я закоснел в материализме и считаю, что шуба тебе нужнее, чем ему — саван.

Никольский покаянно сопел.

— Балбес! — Маша хлопнула брата по лбу горячей чайной ложечкой и всхлипнула. — Не нужна мне эта шуба!

— Как угодно, — пожал плечами Кунгурцев.

Рассуждая вслух, он пытался найти хоть какое-то разумное объяснение тому странному факту, что жандармский офицер, причем офицер в немалом чине, ротмистр, взялся расследовать покражу неведомо чьей мертвой головы из банки с формалином. Что за чертовщина? Ведь и голова-то, наверное, какого-нибудь бродяги без роду и племени, давным-давно спьяну замерзшего на улице или угодившего под колеса.

— Тем более надо похоронить по-человечески, — сердито сказала Маша.

— Погоди! — осененный внезапной догадкой, Кунгурцев отнял у Никольского стакан с чаем. — Ведь тебя допрашивали на квартире у этого болгарина, твоего приятеля. Так-так! А его сегодня днем привозили в Миллионную. Под стражей привозили, я сам видел… Значит, Мария, твой братец подозревается в убийстве австрийского атташе.

— Господи! — ужаснулась та. — Час от часу не легче.

— Для чего же спрашивали про голову? — засомневался Никольский.

— Голову украл? На улице бросил? Следовательно, и убить способен. Логика есть, не спорю. — Объяснение было найдено, и Кунгурцев успокоился — дальнейшая судьба непутевого родственничка его не занимала; он начал рассказывать, как днем, в Миллионной, пробовал взять интервью у начальника сыскной полиции Путилина: дал слуге рубль и беспрепятственно проник в гостиную, где сидел этот сыщик совершенно один и с глубокомысленным видом крутил косички из своих приказчицких бакенбард.

— Что же теперь с ним будет? — спросила Маша, обнимая брата за плечи.

Кунгурцев пренебрежительно махнул рукой: чепуха, мол, разберутся — и на всякий случай задвинул подальше за книги шкатулку с отложенными шестьюдесятью рублями.

— До чего мы наивны! — говорил он. — В этом сыщике нам хочется видеть не иначе, как русского Лекока. Нам Лекока подавай! А у Лекока-то физиономия топором рублена, и тупым топором. Чего он дался нашему брату? Ишь нашли загадочную фигуру. Не понимаю: что о нем писать? Вот недавно совершил Геркулесов подвиг, изловил какого-то отставного солдата, который подделывал жетоны простонародных бань и получал по ним чужие рубахи. Разве это сюжет? Ну, видать, ходил по баням, терся, голый, между мужиками. Ну, изловил. А мы уж и кричим: Лекок! Лекок! В Европе бы померли со смеху. Тут, мне кажется, дело в чем…

Маша принесла свою старую шубку — показать, что она еще вполне хороша, и Кунгурцев, не переставая говорить, поскреб ногтем протертые до кожи обшлага, сунул палец в одну дыру, в другую.

— Дело вот в чем, — продолжал он. — Русские грабители и убийцы — это люди совершенно заурядные, и ловить их может лишь такой же человек. Подобное излечивается подобным, клин клином вышибают. Вот где собака зарыта! Путилин — воплощение посредственности, и в этом секрет его успехов. Да и успехи, надо сказать, весьма относительные. Однажды жандармы приказали ему выследить бежавшего из тюрьмы студента-радикала. И что вы думаете? Не вышло. Да-с! Потому что беглец оказался человек с фантазией, в университете кончил… В другой раз поручили разведать пути, по которым Герцен переправляет в Петербург лондонские издания. И опять ничего не нашел. Почему? Думаешь, Машенька, у него есть какие-то политические убеждения, принципы? Ни черта у него нет и быть не может при этакой-то роже. Просто для этих дел нужно воображение, развитой ум. Образованность, на худой конец…

— Если будешь в газету писать про убийство, — перебила Маша, — Петеньку помяни, что он хорошей нравственности и товарищи его уважают.