Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)

— А где же трансформаторы?

Перед столом стоял мужчина с упрямым взглядом.

— Кто вы такой? — спросил я.

— Я толкач со смежного предприятия.

— Леночка, дайте мне конвейер сборки…

— Там уже кончили работать. Перерыв между сменами.

— Тогда, Леночка, сделайте так, чтобы я остался один, и заприте меня на ключ со своей стороны. И никого ко мне не пускайте, чтобы я сосредоточился…

И Лена заперла меня. И, видимо, забыла об этом, уходя домой, потому что, когда мне потребовалось выйти из кабинета, дверь не открывалась.

Я дубасил в неё рукой и молил:

— Эй! Кто там? Откройте! Не хочу я быть больше директором! Слышите? Не хочу!

… И тут я проснулся. Кошмарное сновидение, навеянное рассказами Александра Ивановича, окончилось. Посмотрел на часы. Было семь.

Позвонил Александру Ивановичу и сказал:

— Я погорячился вчера немного, когда заявил, что сяду на ваше место. Что от меня толку? Но у меня вам есть совет. Вы на один день посадите на своё место знаете кого? Журналиста. У них есть такая рубрика: «Журналист меняет профессию». Пусть посидит и напишет. Это ведь очень важно — поднять вопрос о том, как некоторые люди не ценят время руководителя и как некоторые руководители не умеют распоряжаться своим собственным временем…

Но в трубке раздавались уже короткие гудки: ту-ту-ту.

1972

Я СТОЮ НА ГОЛОВЕ

Недавно я на работу не вышел. По уважительной причине. Врач сказал:

— Лежать и не шевелиться!

Я спросил:

— А что со мной?

Он ответил:

— Вы, кажется, электромотористом работаете, Иванов? Так вот, выражаясь вашим языком, у вас с мотором немного, того-с… Нужен ремонт. Мы его проведём, и всё будет в порядке. А сейчас главное — лежите спокойно. И чтобы никаких отрицательных эмоций, никаких коротких замыканий! Ясно?

И я лежал. Поводов к отрицательным, эмоциям не было. Обо мне заботились врачи, меня навещали сослуживцы, знакомые, даже сосед по этажу, который живёт за абсолютно звукопроницаемой стенкой. Ранее отношения между нами были всегда суховатыми, официальными. Когда мою комнату захлёстывало музыкальное половодье, я кричал ему: «А нельзя ли магнитофон потише? Не на всю железку?» Если музыка затихала — так, что можно было разговаривать, — я продолжал: «И кстати, что вы делаете во дворе со своим мотоциклом? Шум, треск, никакого покоя! Поезжайте на окружную дорогу и трещите там сколько угодно».

Наведываясь ко мне, все приносили гостинцы.

Мой начальник по фамилии Желваков — не непосредственный начальник, а на две лесенки выше! — поставил на тумбочку у моей постели сок манго. Мастер Панин принёс апельсиновый сок, бухгалтер Патрикеев — абрикосовый, инженер бриза Спальчиков — томатный, а сосед, который живёт за стенкой из папье-маше, — морковный сок.

При этом все чистосердечно сокрушались по поводу случившегося и выражали наилучшие пожелания — от себя лично, а также от имени и по поручению.

— Как же ты это так, а? Не уберёг себя, а? Напугал нас, а? Смотри, чтобы в будущем ни-ни, а?

И разумеется, каждый давал свой полезный совет.

— Ешь бананы! — сказал-Желваков. — В бананах сила. Откуда слез человек? С ветки. А что он на ветке ел? Бананы. Природа создала человека не на фрикадельках или там кнелях паровых. И даже не на геркулесе. На бананах! Ты видел, орангутанги по полчаса на одной руке висят. На это ни один олимпиец не способен. Почему, я спрашиваю? Орангутанги жрут бананы. Это мне сказал один авторитетный человек. Из зоопарка.

Сосед по этажу предлагал мне главным образом налегать на валерьяновый корень. Мастер Панин советовал в будущем больше ходить. Патрикеев — не только ходить, но и бегать, а Спальчиков — стоять на голове.

— Стойки на голове, — пояснял он, — это одно из упражнений йогов. Мой троюродный дядя только, этим и спасся. Одно время так расклеился — думали: всё, хана! А ему кто-то возьми да скажи: стой на голове. Сейчас дяде уже под девяносто. А он всё стоит. Бородой вверх. И неизвестно, сколько ещё простоит.

И конечно же все вместе, и каждый в отдельности рекомендовали мне не, волноваться, ни на что не реагировать, не обращать внимания, не замечать… быть выше… отключиться… стараться делать вид, что…

И никогда не слышал я столько добрых, ласковых слов.

— Поднимешься, встанешь на ноги, звони мне. Путёвка тебе в санаторий нужна будет или ещё что… Звони прямо, непосредственно! — сказал ранее почти недосягаемый Желваков.

— Выздоравливай. О деле не думай. Дело мы двинем вперёд и без тебя. И всю твою рационализацию протолкнём, — заверил меня инженер из бриза Спальчиков.

А от мастера Панина я услышал нечто совсем высокое, восторженное. Даже и пересказать неудобно:

— Прекрасный вы, скажу я вам прямо, человек! Я вам так обязан, Степан Севостьянович! Если бы не вы, не ваша общественная поддержка, разве разрешили бы нам построить коллективный автогараж?

Я лежал. Не шевелился. Коротких замыкании не было. И наступил день, когда врач разрешил мне идти на все четыре стороны.

Начал, конечно, с небольшой дистанции. Потом удлинил её до конца переулка. Там будка телефонная стоит. И вот я звоню товарищу Желвакову.

— Кто говорит? — спрашивает меня строгий женский голос.