Сюрприз в рыжем портфеле

В редакции городской газеты работал фельетонист по фамилии Волк. Однажды в комнату ворвался опровергатель, крича:

— Где тут сидит собака, которая пишет под псевдонимом Волк?

Главная задача опровергателя, естественно, опровергать. Все, от первой до последней строчки.

— Так вы пишете, что я в тот вечер был в рубашке в полосочку? А в полосочку у меня никогда не было. Есть только в клеточку…

— Да, но вы учинили дебош?

— Это неважно. Я о рубашке. Значит, вы меня не видели. Значит, выдумка. Значит, неправда. Публикуйте опровержение. Иначе я пойду выше.

Опровергатель уходит, хлопнув дверью, и из коридора до вас доносится его возмущенное:

— А еще сатирик!

Трудно быть сатириком. Но он оптимист. Сатирика вдохновляет читатель. Читатель любит его жанр. Хороший, внимательный, взыскательный читатель. Увидев на полке книжного магазина сатирическую книжку, он торопится к кассе выбивать чек. А потом читает, смеется, если смешно, пишет автору письмо, в котором взвешивает плюсы и минусы, желает «больших творческих»…

И сатирик как-то забывает о том, что на него в претензии тетя. И не вспоминается разговор о «дергалке» в туалете. И не приходит на память вечер с участием веселого Севы. И забыто о рубрике «Обо всем понемногу». Разве только жена еще раз нанесет травму:

— Не мог за собой на столе прибрать. А еще сатирик!

2. Обижаются…

Послушав мое сердце и измерив давление, врач горестно заключил:

— Не очень, знаете ли, у вас… Курите?

— Да.

— Курить не надо. Бросьте. Жирное едите?

— Да.

— Жирное есть не надо. Бросьте. Характер работы?

— Пишу.

— Уж не сатиру ли?

— Сатиру.

— Сатиру писать не надо. Бросьте.

Врач был прав, ибо еще не доказано, что вреднее — курить или писать сатиру.

И дело не в трудностях самого ремесла, а в последствиях: все обижаются. Вирус обидчивости распространяется с невероятной быстротой…

Напечатаешь рассказец, небольшой рассказец, и вроде бы ничего такого в нем нет, а потом неделю, а то и декаду телефон покоя не дает. Звонят, жалуются.

— Эх, Борис, Борис! Не ожидал я от тебя такого, — убитым голосом говорит бывший дачный сосед Виктор Петрович. — Так меня ославить!

— Когда? Где?

— Как где? В последнем рассказе. Кто у тебя там главный отрицательный герой? Виктор Петрович. А я кто?

— Но… — пытаюсь я возразить.

— Что «но»? — перебивает меня собеседник. — Все сходится: он у тебя любит выпить, играет в преферанс…

— Я не знал, что вы преферансист. Когда вы сели за карты?

— Да года два.

— А мы целых три не виделись.

— Оправдывайся! Все сходится. Тот опаздывает на работу, я тоже опаздываю…

И я мысленно говорю себе: «Все. Викторов Петровичей у меня в рассказах больше не будет».

А кто будет? По этому вопросу я советуюсь с женой.

— Может, Степан Сергеевич?

— Ни в коем случае: за стенкой живет.

— Алексей Васильевич?

— Ты с ума сошел: мой начальник.

— Васи…

— Ни-ни!

— Аким…

— Никаких Акимов! Жэк! Техник-смотритель! Потекут краны — утонем…

Я хватаю справочник личных имен: Никон? Нестор? Никодим?

То же самое происходит с фамилиями. Отпадают: Иванов (лицо, от которого много зависит), Петров (от него зависит еще больше), Сидоров (родственник).

Но одними именами и фамилиями дело не ограничивается.

— Эх, Борис, Борис! Ну и выставил ты нас на посмешище, — слышится в телефонной трубке.

— Кого это вас?

— Отдел кадров, где лежит твоя трудовая книжка. Смеются все. Проходу не дают.

— Я вовсе не имел в виду…

— Ха-ха! Не имел? «Тесный коридор, на стене старая стенгазета, на окнах решетки…»

— Товарищи, не в помещении дело.

— Ну да. Конечно, в людях. А почему ты пишешь, что у нас в отделе кадров холодно и сухо говорят с людьми?

— Почему «у нас»? Это же рассказ. Я не называл учреждения…

— Ладно. Будь здоров. Нам уже по выговору врезали.

И я мысленно говорю себе: больше об отделах кадров не пишу. Про бухгалтерию тоже. Уже пострадал. Не трогаю также месткомы: имею отповедь от профсоюзного журнала. Не касаюсь Аэрофлота, Академии педагогических наук, телефонной станции, пожарных команд. И на единого слова о трубочистах! Чтобы не очернить их светлый образ.

О географии тоже надо подумать. Где происходит действие моего рассказа? По предыдущим своим произведениям я уже получил демарши из четырех областей и от одной автономной республики…

Может, действие перенести на другую планету? Еще хуже. Скажут: уже намеками говоришь? Да? «Один ответственный марсианин принес в дар другому, еще более ответственному марсианину жареного поросенка…»

Нет, не надо называть место действия вообще. И кем работает герой — тоже. Отрицательным героем буду я сам. Все рассказы — от первого лица. А чтобы мне было с кем разговаривать, в рассказах будет присутствовать также моя жена. Думаю, не обидится.

Обиделась.

Сказала однажды:

— Знаешь, я долго молчала. Давай поговорим серьезно. Мне надоело, что отрицательных героинь ты списываешь с меня. Эх, зачем я только вышла замуж за сатирика! Был бы муж лириком или, еще лучше, художником — другое дело. Ты посмотри, Стеклярусов каждую новую жену гуашью пишет, а каждой старой оставляет по «Москвичу» в теплом гараже. А ты что мне оставишь? Юмор? Да?