Сюрреалисты

(ТЦАРА исполняет фортепианную сонату для трех рук и пердит. Третья рука закреплена на его голове, он ударяет ею по клавишам, подом поднимает зад и громко пердит. Звук этот издает Корова, которая стоит, привалившись к пианино, как исполнительница «жестоких романсов»).

МАМА БРЕТОН. Пердеж – это не прекрасно.

ДАЛИ (отрываясь от сидящего на его коленях манекена. Который он страстно целует). Мария-Антуанетта пердела октавами.

МАМА БРЕТОН. Ты немедленно прекратишь эту глупость и вернешься в медицинскую школу, или твой отец и я оставим тебя без единого су, так, Альфонс?

ПАПА БРЕТОН. Знаешь, дорогая, может, следует позволить нашему мальчику…

МАМА БРЕТОН. Заткнись. Ты – кретин, как и твой сын.

БРЕТОН. Мама, я никогда не откажусь от моей артистической жизни.

МАМА БРЕТОН. Если тебе захочется пердеть, ты сможешь пердеть в медицинской школе. Иначе будешь обеспечивать себя пердежом и вазелиновыми жопами. Пошли, Альфонс.

ПАПА БРЕТОН. Это не мое имя, знаешь ли.

МАМА БРЕТОН. Кого это волнует?

(Бретоны уходят).

БРЕТОН. Что ж, вот идут мои кормильцы. Не знаю, что мне теперь делать. Могу перебраться в Америку, где люди такие глупые, что я буду выглядеть гораздо умнее их, но я отказываюсь говорить на английском, это нелепый язык, почти целиком состоящий из рыгания и урчания. Звуки должны идти из горла через нос, как у цивилизованного человека. Те, кто не владеет языком, всегда говорят, как идиоты. Разумеется, англичане в большинстве своем идиоты, а американцы, возможно, даже не люди. Для цивилизованных людей подходит только один язык – французский.

ТЦАРА. Все языки нелепые. Искусство нелепое, абсолютно бесполезное и может быть честным, лишь когда не имеет смысла. Все объяснения – ложь. ИДИОТЫ, ИДИОТЫ, ИДИОТЫ! ВЫ ВСЕ ТАКИЕ ИДИОТЫ! ВСЕ РАВНО, ЧТО СМОТРИШЬ В ЗЕРКАЛО! Господи, я не впадал в такую депрессию с того момента, как ожило чучело твоего броненосца. Вставить мне в нос рыболовный крючок? Какое это имеет значение? БОЛЬШЕ НИКАКИХ ТАЙН! Мы должны использовать искусство для убийства искусства, что потом возродить искусство. УВАЖАЙТЕ СУП!

БРЕТОН. Ты понимаешь, так, что по большей части речь твоя совершенно бессвязная?

ТЦАРА. Слава Богу. Я боялся, что в сказанном мною улавливается смысл.

ГАЛА. Я думаю, бояться этого нужды нет.

Картина 4

Гала, увиденная через окно, залитое дождем

БРЕТОН. Большую часть вины за трудности, свалившиеся на нас в первые годы, я возлагаю на достойное сожаления влияние одной русской женщины, дочери московского адвоката, которую, по настоянию моего дорогого друга, поэта Поля Элюара, мы называли Галой.

ГАЛА. Я – двигатель страсти. Я живу в ореховой скорлупе.

ДАЛИ (смотрит на нее сквозь стекло, очень грустный, с перчаточными куклами на руках, тоже грустными). Гала, увиденная через окно, залитое дождем.

ЭЛЮАР. Я встретил ее в санатории около Давоса, когда нам было семнадцать. Мы влюбились, а потом случилась трагедия: мы вылечились и нас отправили по домам, меня – в Париж, ее – в Москву. Наши семьи не одобряли наших отношений, но каким-то образом, в разгар войны, Гала, с ее железной волей, смогла уехать из Москвы и через Хельсинки, Стокгольм и Лондон добралась до Парижа. Меня уже призвали, но я был больным поэтом с никудышными легкими, поэтому меня определили писать письма родственникам погибших, а по ночам я рыл могилы. Только мысли о Гале спасали меня от отчаяния.

ГАЛА. Наша совместная жизнь будет великолепной. Ты станешь великим поэтом, а я буду твоей музой и контролировать деньги. Но знаешь, я думаю, что не нравлюсь твоему другу Бретону.

ЭЛЮАР. Разумеется, нравишься. Он просто застенчивый.

БРЕТОН. Нет, она права. Мне она не нравится.

ЭЛЮАР. Он шутит. Он много шутит.

БРЕТОН. У меня вообще нет чувства юмора.

ГАЛА. Бретон был бы симпатичным, если бы не его огромная голова. Словно гигантская репа на шее. Шея у него есть, так?

ЭЛЮАР. Да, у Бретона есть шея.

ГАЛА. Ты видел его шею?

ЭЛЮАР. До меня доходили слухи, что у него есть шея, и я, если честно, им верю.

ГАЛА. И его нижняя губа, как кусок гнилого помидора. У меня почти возникло искушение соблазнить его, да только он пахнет, как египетское крыло Британского музея.

БРЕТОН. Я, знаешь ли, могу это услышать.

ГАЛА. Разумеется, можешь. Иначе зачем говорить? Я не понимаю, как вы вообще стали друзьями.

ЭЛЮАР. Да, наше с Бретоном знакомство вышло очень странным.

ЛЕОНОРА. Все знакомства странные. Бог запекает странность в торт.

ЭЛЮАР. Это произошло в антракте спектакля по пьесе Аполлинера. Драматург только что умер.

ДАЛИ. С умершими драматургами работать приятнее всего. Они понимают коллективную природу театра.