Сюжет в центре

Камера сгорания с соплом ФАУ-2 смотрелась чудом из чудес. Масштабы поражали специалистов: в сопло можно было влезть по пояс. К Болховитину на демонстрацию трофея ходили, как на престижную выставку. Чудо немецкой ракетной техники сделали её приверженцами многих из любопытствующих.

Словно палеонтологи, реконструирующие древний организм по найденному зубу или обломку кости, сотрудники Болховитинова воссоздали немецкую ракету. Расчёты показали, что тяга её двигателя равнялась двум с половиной тоннам. Это было серьезное современное транспортное средство. В последующие годы С.П. Королёву удалось взвинтить небывалый темп и превзойти всё сделанное до него. Однако послевоенная советская ракетная техника началась с удивления.

«Могила, вырытая трудами учёных»

Послевоенная наука пережила свой пик особого внимания. Успех учёных-атомщиков, этих невзрачных очкариков, книжников, сумевших извлечь апокалипсический эффект из практического ничего, поразил современников. В глазах общества физики стали новым сословием, достойным, престижным, несколько таинственным, опровергающим установившийся привычный здравый смысл и настолько успешным, что к ним тотчас устремились потоки подрастающего поколения, а заодно и в смежные наукоёмкие дисциплины, как правило, засекреченные.

Молодость притягивает таинственное, и после школы я поступил на загадочный факультет, обозначенный в институтском перечне лишь буквой «Н» – факультет боеприпасов артиллерии. Специальностью его были взрыватели – маленькие, хитроумные части зарядных устройств, придававшие огромным телам снарядов, бомб и торпед как бы мыслящую голову. Они смотрелись бижутерией из мира автоматики, хвостом, вертящим собакой, как и выходит в невесомости, но невесомость, спутники, космос не были ещё сакральными в эти дни. Ходили слухи о ракетах, но больше как о залповой артиллерии, прославившейся в войну.

Мистика Гитлера включала и сверхоружие. И хотя к действительному сверхоружию вело открытие Отто Гана, в те дни реальнее казались ракеты Вернера фон Брауна, сулившие реальный эффект преодоления пространства.

Не верьте тем, кто воспевает долгую жизнь. Жизнь коротка. Она промелькнула перед глазами, точно в окошке скорого поезда. Годы МВТУ. Грозный Арустамов. Зал «Детали машин». Студент, согласно анекдоту в день зачёта без разрешения вошедший в зал и остановленный Арустамовым на ковровой дорожке зала. Арустамовские слова: «96 шагов назад», отсчитав которые, злосчастный студент очутился снова за дверью зала «Детали машин», в котором студенты обычно снимали кроки учебных деталей, исходные для чертежей.

На время вступительных экзаменов зал «Деталей машин» превращался в общежитие абитуриентов страны. Здесь жили, поступая одновременно со мной, не выделяясь из общей массы, мои ровесники, будущие коллеги по королёвскому ОКБ – Олег Макаров и Слава Дудников. В зале готовились к вступительным экзаменам и каждый вечер при отбое устраивали балаган. Нескольким сотням «будущих Ломоносовых» нравилось это вечернее выступление. «Хватит. Гасите свет,» – раздавались голоса, а когда гасили свет, те же голоса требовали его включить.

Это было прощание с вольницей, потому что у тех, кому удалось поступить, в том же зале «Детали машин» начиналась сложная трудовая жизнь.

Наша молодость пришлась на знаменитые шестидесятые. Наш выпуск МВТУ (аббревиатуру которого мы расшифровывали между собой не иначе, как «Могила, Вырытая Трудами Учёных» или «Мы Все Тут Умрём») состоялся в 1957 году. Все, кто учился рядом, анонимно ковали затем «щит и меч» Родины и создали знаменитую технику нынешних вооружений, а будущие коллеги по космосу бегали где-то рядом по институтским коридорам и сдавали курсовые проекты и лабораторные.

МВТУ гордился ещё старой школой, заложенной Н.Е. Жуковским и С.А. Чаплыгиным. Кафедры черчения, сопротивления материалов считались лучшими не только в стране, и в мире. Были отличные учёные и на закрытых кафедрах. Самым ярким на нашей кафедре М-5 был профессор Кирилл Петрович Станюкович. Он был из таинственной плеяды физиков и об его таинственном статусе говорили шутливые стихи:

«Я – гений Станюкович,Я к трудностям привык.

Передо мной ЗельдовичСклонился и поник».

Он занимался тогда в основном теорией взрыва. Хотя увлекался многими необычными делами.

У Станюковича был совсем не профессорский вид. Он стригся «под бокс», оставляя без волос половину головы. По-молодому стремительный в движениях, он и в профессорской среде обходился без принятого политеса и отвечал ярко и остроумно, чем наживал себе немало врагов, казалось, на ровном месте. Его прокатывали на выборах в Академии Наук, лишая признанных званий и бенефитов, которые в своей многогранной деятельности он несомненно заслужил. Его это задевало и в повседневных отношениях он становился более резок и остёр.