Скачущий на льве

Хана. Мне Аристобул очень понравился. Дедушка, давай пригласим его к нам на субботу. Он же тут один, ему некуда пойти.

Акива. Наш гость Аристобул — грек, а они не празднуют субботу.

Хана. Правда? А как же вы живете без субботы?

Аристобул. Ну, как-то справляемся…

Акива. Ты, Аристобул, никогда не видел еврейской субботы? Ну, тогда тебе стоит посмотреть. Приходи к нам в пятницу до захода солнца. Только, пожалуйста, без Элиши-Теодора. Ему здесь рады не будут. Ханеле, тебе придется больше повозиться на кухне.

Хана. Ой, я с удовольствием! Как хорошо, что ты согласился, дедушка!

Акива. Что же мне оставалось делать? Вижу, вы тут времени зря не теряли. Вот тебе, Аристобул, пример проявления принципа свободы воли: если что-то очень хочется сделать, это нужно сделать обязательно! Ну, а про теорию мы с тобой поговорим уже без Ханы. Ступай, моя кукушечка, приготовь нам овощи с овечьим сыром и оливковым маслом по-гречески. И не забудь, что у нас есть галилейские яблоки и медвяные финики из Иерихона. А ты, Аристобул, садись, задавай свои вопросы.

Танцы на площади. Общая сцена. Акива, Гамалиил, Брурия

Городская площадь полна народа. Общее радостное возбуждение. Музыка. Отдельно стоят Гамалиил, Акива, Меир, ученики.

Крики из толпы: Слава Рабби Акиве! Благо гонцу, принесшему радостную весть! Благословен Господь наш! Приблизились времена избавления нашего! Язычники трепещут! Мессия, приди! Римляне отменили все запреты! Это все заслуга Рабби Акивы! Благословен Акива, учитель наш!

Гамалиил. Что они там кричат?

Меир. Воздают хвалу Рабби Акиве.

Гамалиил. Народ приветствует тебя так, будто ты и есть Мессия.

Акива. Народ не знает меры ни в горе, ни в радости. Боюсь, что времена Мессии еще далеки от нас.

Меир. Ты не веришь, что Бар Кохба — Мессия?

Акива.

 Я помню слова моих учителей. Они, бывало, говорили: «Трава вырастет на щеках твоих, Акива, а Мессия все еще не придет!»

Гамалиил. Ты говоришь верно. Нельзя давать волю народной стихии. Народ — стадо, мудрецы — пастыри.

Меир. (Передает ему свиток) Рабби Акива, здесь выражение признательности всех членов Синедриона. Ты словами сумел достичь того, чего не удавалось добиться ни золотом, ни оружием.

Акива. Словами можно достичь очень многого. Хотя у золота и оружия есть свои веские аргументы.

Гамалиил. Отмена запретов на соблюдение наших традиций — да ты великий дипломат, Акива!

Меир. Римляне на все согласились! Это невероятно!

Акива. Вы преувеличиваете, друзья мои! Мне приличествует соблюдать скромность.

Гамалиил. Твоя скромность выглядит показной, Акива. Это действительно выдающееся достижение. Когда посольство мудрецов Синедриона было у цезаря Траяна, им не удалось добиться ничего.

Акива. Траян мнил себя богом и лучшим из цезарей, но был, по-моему, лишь заурядным солдафоном. Он завидовал своим предшественникам, все сравнивал себя с Августом, но не обладал ни одним из его достоинств. Траян был прост. Цезарь Адриан, судя по всему, совсем не таков. Интересно бы узнать, с кем себя сравнивает он?

Гамалиил. Меня интересует другое. Что ты им пообещал, Акива?

Акива. Кому?

Гамалиил. Столь любезным тебе римлянам.

Акива. Я им ничего не обещал. Они враги мне, Гамалиил, как и тебе. Но ты предпочитаешь римлян игнорировать, а я пытаюсь понять, в чем их интерес. Договариваться надо уметь именно с врагом, с другом отношения и без того хорошие.

Гамалиил. У них только один интерес: истребить святой народ Израиля, насадить в Святой земле мерзкое идолопоклонство!

Меир. При всем уважении, Рабби Гамалиил, я никак не могу с тобой согласиться. Их интерес наверняка в другом. Мне кажется, они и к своим богам относятся довольно безразлично. Никакого миссионерского пафоса я у них не заметил.

Акива. Да, римляне равнодушны к вопросам веры. Им главное, чтобы вовремя собирались подати и налоги.

Меир.

(Ободренный поддержкой) Кроме того, нельзя не признать, что римляне проложили дороги, построили рынки и общественные здания.

Гамалиил. Эти мысли тебе внушил твой наставник Элиша?

Меир. Я вижу это собственными глазами.

Гамалиил. Дороги они построили для своей кровавой солдатни, рынки — для отвратительных гладиаторов и грязных шлюх, а в своих общественных банях они предаются всем противоестественным порокам!

Меир. В банях они моются!

Гамалиил. Рав Меир, тебе, члену Синедриона, нравится римский, языческий образ жизни? Ты хочешь последовать за своим учителем, отступником Элишей Бен Авуйя?

Меир. Элиша сам по себе, а я — сам по себе! Я только отстаиваю свое право на собственный образ мыслей!

Гамалиил. С этого и начинается отступничество! Думать следует так, как принято!