Скафандр и бабочка

В следующем помещении я с удивлением обнаружил свою палату в Морском госпитале, внешне воспроизведенную в точности. На деле же, стоило подойти поближе, и фотографии, рисунки, рекламные плакаты оказывались смешением расплывчатых красок, декорацией, призванной, подобно деталям на каком-нибудь импрессионистском полотне, создать иллюзию на определенном расстоянии. На кровати никого не было — только вмятина посреди желтых простынь. Тусклый свет. Тут я без малейшего труда распознал людей, стоявших по обе стороны этого пустого ложа. То были лица, входившие в тесный круг надзора, стихийно возникший подле меня на другой день после катастрофы.

Сидя на табурете, Мишель старательно заполнял тетрадь, куда мои посетители заносят все мои речи. Анна-Мария устанавливала букет из сорока роз. Бернар в одной руке держал открытый «Дневник посольского атташе» Поля Морана, а другой размахивал, как адвокат. Водруженные на кончик носа очки в круглой металлической оправе завершали его вид профессионального народного защитника. Флоранс прикалывала детские рисунки на пробковый щит, черные волосы обрамляли ее грустную улыбку, а Патрик, прислонившись к стене, казалось, углубился в свои думы. От этой картины — можно сказать, почти живой — веяло великой нежностью, разделенной печалью и средоточием той сердечной привязанности, которую Я ощущаю при каждом посещении моих друзей.

Я хотел продолжить свою прогулку, чтобы посмотреть, не приготовил ли мне музей других сюрпризов, но в темном коридоре какой-то страж направил мне свет фонаря прямо в лицо. Я заморгал. А проснувшись, увидел настоящую молоденькую медсестру с пухлыми руками, склонившуюся надо мной с карманным фонариком: «Снотворное дать вам теперь или через час?»

Фанфарон

Во время учебы в парижском лицее, где я износил первые свои джинсы, мне довелось общаться с долговязым красномордым парнем по имени Оливье, чья склонность фантазировать делала наше знакомство весьма приятным. С ним не было надобности ходить в кино. Мы там пребывали постоянно, причем занимали лучшие места, и фильм никогда не разочаровывал нас. В понедельник он заставал нас врасплох своими рассказами об уик-энде, достойными «Тысячи и одной ночи». Если он провел воскресенье не с Джонни Халлидеем[27], то лишь потому, что был в Лондоне на просмотре нового фильма о Джеймсе Бонде или ему дали покататься на «хонде». Во Франции тогда появились японские мотоциклы, воспламенявшие разговоры на школьных дворах. С утра до вечера наш товарищ привлекал нас мелкими обманами и невероятным фанфаронством, бесстрашно придумывая все новые истории, даже если они противоречили предыдущим. Сирота в десять часов утра, единственный сын в обед, во второй половине дня он мог отыскать четырех сестер, одна из которых — чемпионка по фигурному катанию. Что касается его отца, в действительности добропорядочного чиновника, то в зависимости от обстоятельств он становился либо изобретателем атомной бомбы, либо импресарио «Битлз», либо тайным сыном де Голля. Сам Оливье отказывался приводить в порядок свои выдумки, так не нам же было упрекать его в непоследовательности. Когда он выкладывал чересчур неудобоваримое вранье, мы все-таки выражали сомнение, однако он, не скупясь на возмущенные «Клянусь!», с таким негодованием уверял нас в своем чистосердечии, что приходилось соглашаться с ним.

По последним сведениям, Оливье не стал ни летчиком-истребителем, ни тайным агентом, ни советником какого-нибудь эмира, как он намеревался. Он вполне уместно тренирует в рекламе свой неистощимый талант позолотчика пилюль.

Я немного сожалею о том, что смотрел на него свысока, потому что теперь завидую Оливье и его мастерству рассказывать себе истории. Не уверен, что когда-нибудь обрету такую способность, несмотря на то, что и сам тоже начинаю создавать себе подложные блистательные судьбы. Так, порой Я становлюсь гонщиком Формулы-1. Вы наверняка видели меня на автогонках по круговому маршруту в Монце или в Сильверстоуне. Таинственная белая машина без марки и номера — это я. Лежа на своей кровати, я хочу сказать — в моей кабине пилота, я осуществляю кривые на полной скорости, и моя голова, отяжелевшая от шлема, мучительно клонится под воздействием гравитации. Еще я играю солдатиков в телевизионном сериале о великих исторических битвах. Я участвую в сражениях при Алезии, Пуатье, Мариньяно, Аустерлице и Шмен-де-Дам. Так как при высадке в Нормандии меня ранило, то я еще не знаю, сумею ли попасть в Дьенбьенфу. В руках кинезитерапевта я ощущаю себя аутсайдером велогонки «Тур де Франс» вечером после блестящего этапа. Она успокаиваем мои мускулы, надорванные усилием. Но вот я рванул к Турмале. И все время слышу восторженные крики толпы на пути к вершине, а при спуске — свист воздуха в спицах. Представляете, я на четверть часа обогнал всех фаворитов группы. «Клянусь!»

«А day in the life»[28]