Когда Мириамель провела в замке Стриве около недели, он пришел и принес печальную весть о том, что ее дядя Леобардис погиб в сражении у стен Наглимунда. Старший сын герцога Бенигарис – кузен, которого она никогда особо не любила, – вернулся, чтобы править Наббаном, сидя на троне в Санцеллан Маистревисе, как прекрасно понимала Мириамель, с помощью своей матери Нессаланты, еще одной родственницы, не входившей в число ее фаворитов. Новость ее сильно огорчила – Леобардис был добрым человеком, кроме того, его смерть означала, что Наббан покинул поле сражения, оставив Джошуа без союзников.
Через три дня вечером в первый день тьягариса Стриве налил ей чашку чая собственной дрожащей рукой и сообщил, что Наглимунд пал. Ходили слухи, что там была настоящая бойня и почти никому не удалось спастись. Он обнимал ее своими высохшими, точно ветки, руками, пока она плакала.
Свет постепенно гас, и заплаты неба, проступавшие сквозь темную вышивку из листьев, обрели нездоровый цвет синяков.
Деорнот споткнулся о корень, который не увидел в темноте, и Санфугол с Изорном упали на землю рядом с ним. Падая, Изорн выпустил руку арфиста, и тот немного прокатился вперед и со стоном остановился. Повязка у него на икре, сделанная из тонких полосок ткани, оторванных от нижней юбки одной из дам, окрасилась свежей кровью.
– Бедняжка, – проговорила Воршева, которая, прихрамывая, подошла к нему.
Она присела на корточки, расправив юбку порванного в нескольких местах платья, и взяла Санфугола за руку. Но наполненный болью взгляд арфиста был обращен на ветки у него над головой.
– Милорд, нам нужно остановиться, – сказал Деорнот. – Становится слишком темно, и уже ничего не видно под ногами.
Джошуа медленно к нему повернулся, волосы принца растрепались, на лице застыла тревога.
– Мы должны идти дальше, пока совсем не стемнеет, Деорнот. Для нас драгоценно каждое мгновение света.
Деорнот сглотнул, он испытывал почти физическую боль, когда ему приходилось возражать своему господину.
– Мы
Джошуа отсутствующим взглядом посмотрел вниз на Санфугола. Деорноту совсем не нравились перемены, которые он видел в своем принце. Джошуа всегда был спокойным, и многие считали его странным, однако он всегда оставался решительным лидером – даже в последние жуткие недели перед падением Наглимунда. Сейчас же казалось, будто он совсем не хочет ничего делать, как в мелочах, так и в крупных вопросах.
– Ладно, – сказал Джошуа наконец. – Мы остановимся, если ты считаешь, что нам следует так поступить, Деорнот.
– Прошу меня простить, но не могли бы мы пройти немного по этому… ущелью? – спросил отец Стрэнгъярд. – Это всего несколько лишних шагов, а мне кажется, что разбить лагерь на дне будет безопаснее, правда ведь? – Он выжидательно посмотрел на Джошуа, но принц только крякнул в ответ. Тогда архивариус повернулся к Деорноту. – А ты как думаешь?
Деорнот окинул взглядом потрепанный отряд и увидел белые испуганные глаза на грязных лицах.
– Это хорошая идея, мы так и сделаем, – сказал он.
Они разожгли крошечный костер в наспех вырытой яме и окружили его камнями – скорее, для тепла, чем чего-то другого. Они бы с радостью развели огонь побольше, чтобы согреться – с наступлением ночи воздух в лесу становился пронзительно холодным, – но не могли рисковать. Да и в любом случае, еды у них не было. Они слишком спешили, чтобы отвлекаться на охоту.
Отец Стрэнгъярд и герцогиня Гутрун вместе промыли рану Санфугола и наложили свежую повязку. Стрела с черно-белым опереньем, сбившая арфиста с ног, похоже, задела кость, и, несмотря на осторожные усилия ее извлечь, часть наконечника осталась в теле. Когда Санфугол мог говорить, он жаловался, что почти не чувствует ног; сейчас он забылся беспокойным поверхностным сном. Воршева стояла рядом и печально на него смотрела. Она демонстративно избегала Джошуа, но его это не слишком волновало.
Деорнот безмолвно проклинал свой тонкий плащ.
«Если бы только я знал, что нам придется идти по открытому лесу, – жаловался он самому себе, – я бы надел свой плащ для верховой езды, с меховым капюшоном». Он мрачно улыбнулся своим мыслям и неожиданно громко рассмеялся, издав короткий, похожий на лай смешок, который привлек внимание Эйнскалдира.
– Ты чего веселишься? – нахмурившись, спросил риммер, который правил свой ручной топор о маленький точильный камень.
Он поднял его, проверил лезвие мозолистым пальцем и снова положил на камень.
– Да так, ничего особенного. Просто я подумал о том, какими мы были глупцами – как плохо подготовились к осаде.
– Пустая трата времени переживать из-за того, что уже случилось, – проворчал Эйнскалдир, не отводя взгляда от топора, который он поднес к красному пламени. – Сражайся и живи, сражайся и умри, Бог заберет всех нас.