Скалолаз. В осаде

— «Танго», «Танго», до взрыва четыре минуты. Отправляйте груз и переходите сами. Впереди гроза. Мы не сможем долго поддерживать прежний курс.

— О’кей, 608. Вас понял. Сейчас отправляю груз.

В динамиках раздался щелчок, а следом отвратительный треск атмосферных помех и электрических разрядов.

Грозовой фронт проходил совсем рядом…

…Метьюз Ковингтон действовал аккуратно, спокойно и собранно. Он не суетился, но и не медлил. Ни одного лишнего движения. Все предельно продуманно.

Поставив самолет на автопилот, Мет натянул зимнюю куртку, сунул за пояс «магнум» — не стоит обольщаться относительно планов своих партнеров — и вышел из рубки. Ковровые дорожки, обильно покрытые густеющими бордовыми пятнами, тела в креслах и в проходе — все эти следы произошедшей здесь бойни не задержали его внимания ни на секунду. Пилот не относился к категории сентиментальных людей. Проходя по салону, он даже наступил на пальцы мертвого фэбээровца. Собственно, этот факт тоже не вышиб у него слезу.

Попав в грузовой отсек, Метьюз вытащил из кармана такой же монокаток, как и у Тревиса, нагнулся и нацепил его на трос сразу за чемоданами. Сначала груз, затем он. Тревис проследит, чтобы люди на той стороне дождались его.

Пилот выпрямился и… удивленно охнул.

Опираясь плечом на перегородку, разделяющую грузовой и пассажирский отсеки, залитый с ног до головы кровью, стоял агент ФБР Мастерсон. В руках он сжимал «хеклер-кох». Взгляд его, плавающий, мутный, перескакивал с Мета на чемоданы и обратно. Было видно, что фэбу удается сохранить сознание только невероятным усилием воли.

Метьюз был хорошим пилотом и, как у всякого хорошего пилота, у него была отличная реакция. Но на стороне фэбээровца, в свою очередь, было два значительных фактора: неожиданность и замкнутое пространство, Мет не мог даже кинуться на противника — тот успел бы нажать на курок куда раньше. Поэтому пилот поступил именно так, как подсказывала ему интуиция — поднял руки ладонями вперед и успокаивающе пробормотал:

— Ну, ну, ну, приятель. Я сдаюсь, сдаюсь. Вот он я. Давай, арестовывай меня.

Голос, приглушенный маской респиратора, звучал неестественно и тускло. Лицо Мастерсона исказила гримаса ненависти.

— Вот ордер на арест, ублюдок… — хрипло выдавил он и нажал на курок.

Выплеснувшееся из ствола пламя пополам со свинцом ударило пилоту в грудь. Мет даже не успел крикнуть. Издав странный горловой вой, он отступил на шаг, запнулся о край чемодана и провалился спиной вперед в ревущую стену ветра…

… Они, как загипнотизированные, следили за кувыркающимся в бездонной глубине неба мертвым телом.

Первым вышел из оцепенения Квейлан.

— Там есть еще кто-нибудь живой?

Звук его голоса привел в чувства остальных. Тревис под маской облизнул пересохшие губы.

— Никого.

— Да? — вдруг завопил Кеннет. — А кто же пристрелил этого ублюдка?

— Я знаю столько же, сколько ты, — ответил Тревис. Он продолжал смотреть на плывущий «Боинг».

— Это была твоя обязанность, мать твою! Где чемоданы? Где деньги? — орал негр. — Ты оглох, что ли?

Полицейский резко обернулся. В руке у него, как по волшебству, появился пистолет и ствол уперся в стеклопластиковую маску респиратора Кеннета.

— Если ты откроешь пасть еще раз, — зло сказал Тревис, — я пристрелю тебя.

— Выясните отношения, когда деньги будут здесь, — не поворачиваясь, отрезал Квейлан. — Сейчас надо решать, что делать. У нас и так времени почти не осталось.

— Нужно перебраться наверх по тросу, — предложил полицейский.

— Не успеем, — покачал головой Квейлан. — И потом… там есть кто-то живой. Кто-то, пристреливший твоего приятеля…

… Мастерсон умирал. Он и сам понимал это. К тому же фэбээровец отчетливо осознавал: даже если ему посчастливилось бы выжить, не лишиться чувств от обильной кровопотери, посадить самолет он все равно не сумеет. Не имея необходимых навыков, пытаться совершить подобное — то же самое, что спускаться без страховки по стене «Эмпайр». Одному из тысячи такие трюки удаются, но лишь одному. И то в благополучном исходе больше чуда, чем холодного расчета. Мастерсону же на чудо рассчитывать не приходилось. Силы таяли с каждой секундой. Автомат казался очень тяжелым, но фэбээровцу еще удавалось удерживать его в поднятой руке, однако это вряд ли могло продолжаться до бесконечности.

Странно, но он совершенно не чувствовал страха смерти. Скорее всего, из-за того, что в процессе службы — а ему недавно исполнилось тридцать пять, и из этих тридцати пяти одиннадцать были отданы Бюро — Мастерсон постоянно исподволь вынашивал в себе мысль, что рано или поздно его подстрелят. Может быть, ранят, искалечат, а может быть, и… Хорошо еще, что он не успел обзавестись семьей. Плачущие дети и рыдающая беззвучно в платок жена — жалкое и беспомощное зрелище.

Кровь перестала сочиться из ран, но зато сильно разболелись раздробленные ребра и сломанная ключица. Заскорузлая от крови рубашка прилипла к телу, закрыв собою раны не хуже бинта.