Скальпель разума и крылья воображения

Сократ. В этом, Федр, дурная особенность письменности, поистине сходной с живописью: ее порождения стоят, как живые, а спроси их – они величаво и гордо молчат. То же самое и с сочинениями: думаешь, будто они говорят как разумные существа, но если кто спросит о чем-нибудь из того, что они говорят, желая это усвоить, они всегда отвечают одно и то же. Всякое сочинение, однажды записанное, находится в обращении везде – и у людей понимающих, и равным образом у тех, кому вовсе не подобает его читать, и оно не знает, с кем оно должно говорить, а с кем нет. Если им пренебрегают или несправедливо его ругают, оно нуждается в помощи своего отца, само же не способно ни защититься, ни помочь себе.

Федр. И это ты говоришь очень верно.

Сократ. Что же, не взглянуть ли нам, как возникает другое сочинение, родной брат первого, и насколько оно по своей природе лучше того и могущественнее?

Федр. Что же это за сочинение и как оно, по-твоему, возникает?

Сократ

. Это то сочинение, которое по мере приобретения знаний пишется в душе обучающегося; оно способно себя защитить и при этом умеет говорить с кем следует, умеет и промолчать[510].

В «Герметическом своде», переведенном Фичино, также речь идет о доступности познания истины избранным. В первом диалоге «Поймандр Гермеса Трижды величайшего» Гермес призывает всех людей очиститься от скверны знанием, но не все пожелали следовать за ним[511]. А в гимне Богу-Отцу говорится, что он открывается посвященным, причем это знание хранится в тишине сердца

[512]. Эта же мысль повторяется в «Тайной проповеди на горе о возрождении и о правиле молчания»: «Гермес. Я радуюсь, сын мой, что ты получил сладкие плоды Истины, бессмертный урожай. Теперь, когда ты научился этому от меня, обещай мне хранить молчание об этом чудесном могуществе <…>, не открывая никому, сын мой, путь перерождения <…>, который я передал тебе, из опасения, чтобы нас не сочли за врагов Вселенной <…>. На этом достаточно, каждый из нас был занят <…>, я – посвящая, ты – внимая. Ты познал в Свете Умом себя самого и нашего общего Отца»[513]

.

Таким образом, создается статус избранного и посвященного, чья миссия – быть пророком или учителем-посредником и открывать знание для остальных. Именно эту позицию и занимает Фичино, который, по мнению О. Ф. Кудрявцева, в предисловии к Поймандру, адресованному Козимо Медичи, сформулировал «тезис о “единой и всюду согласной с собой” школе древнего богословия, начало которой положил Гермес Трисмегист и продолжил которую Орфей, Аглаофем, Пифагор, Филолай, а до полного совершенства довел Платон»[514]. Алхимическое знание стремится к закрытости, постоянно декларируя избранность и трудность пути Великого делания. Несмотря на патронаж семейства Медичи, и Фичино не избежал упреков в увлечении алхимией и магией.

Фичино создавал так называемое дискурсивное сообщество, функция которого – «сохранять или производить дискурсы, но так, чтобы обеспечивалось их обращение в закрытом пространстве, чтобы можно было распределять их лишь в соответствии со строгими правилами и чтобы их владельцы не оказались лишены своей собственности самим этим распределением. <…> обучение позволяло войти одновременно и в саму группу, и в тайну, которую показывание обнаруживало, но не разглашало; роли говорения и слушания не были взаимозаменяемыми»[515].