Скалы серые, серые

«…Я почему взялся обучать Володю своему нелегкому военному ремеслу? Мне себя надо было убедить. Истощение нервной системы — болезнь нешуточная. Я понимал, что к лечению, к заботам врачей необходимо приложить свои усилия, собраться. А тут на глаза болезненный мальчонка попался. Не я, думаю, буду, если не поставлю этого молодого человека на ноги. Он оправдал мои надежды. Сколько бойцов, командиров погибло в войну, не доехав до фронта, сколько гибло людей в первых атаках, не успев сделать и выстрела по врагу. Та ковы уж жестокие будни войны. А Володя… Он не просто выполнил свое первое задание, совершил подвиг — преодолел себя…»

* * *

В сорок первом Владимиру исполнилось шестнадцать лет. Мать напекла пирогов. Собрался почти весь класс. Пришли соседи. Появилась балалайка, гармонь. После застолья все высыпали на улицу, лихо под перепляс пели частушки. Мать не отставала, выходя в круг. Впервые за многие годы сын услыхал, какой чистый звонкий голос у матери. Он для себя вроде бы открытие сделал. Увидел в матери еще довольно молодую женщину, у которой могли запросто зарумяниться щеки, загореться озорным блеском глаза, а руки, ее натруженные, в мелких черных морщинках руки, могли нежно, как показалось Володе, перебирать бахрому цветной шали.

На следующий день

началась война

Бывает, нет-нет да услышишь: повезло, мол, человеку. Володе действительно повезло, так он считал. Попал в школу морской разведки особого назначения. Но… Везение не манна небесная, само оно не приходит. Везенье подготовить надо. Иногда всей жизнью своей. Сколько лет Володя тренировал себя. Из хлюпика превратился в бойца, уважаемого человека. Комсомолией школы руководил. С первых дней войны уехал на оборонительные работы. Тяжелое время. Немцы числом брали. На глазах на одного нашего краснозвездного сокола по десять крестоносцев набрасывалось. Фашисты стенкой шли. Один случай особо запомнился. Кононов в тот день Семушкина вспомнил. В тот день они, как обычно, рано поднялись. И только высыпали на склон холма противотанковый ров докапывать, в воздухе появились самолеты с крестами. Их было больше десяти. Специально, видать, прилетели, потому что вышли прямо на ров. С пулеметами кинулись против людей, у которых, кроме лопат, кирок да ломов, никакого оружия. Заходили самолеты раз за разом. Не по нутру, значит, строительство пришлось.

Народ, естественно, в стороны. Разбежались люди, попадали. Крики, плач. Убитые появились, раненые. Вдруг откуда ни возьмись наш ястребок краснозвездный. С первого захода крестоносца поджег. Свечой вверх взмыл, снова бросился. Другой фашист задымил. Что тут началось! Крестоносцы все вместе на нашего навалились. Люди, что попрятались, в рост встали. За боем следили. Наш один, их — свора. Крутился краснозвездный, как мог. Замолчали его пулеметы. И тогда он за крестоносцем погнался, хвост тому обрубил…

Володя в тот вечер, как ни устал, уснуть не мог. То пытался героя летчика представить, то своего наставника Ивана Захаровича Семушкина вспоминал. Где-то он сейчас, в каких краях воюет? Он серьезно готовился к этой кровавой схватке с фашизмом. Он готовил его, Владимира, к войне. А что получается? Занят на оборонительных работах. У него в руках оружие, так говорил Семушкин. Оружие должно стрелять. Теперь есть цель. Надо бить и бить. Как этот летчик, как другие, там, на передовой.

С оборонительных работ Володя вернулся в разгар зимы. Вернулся вечером, а ранним утром следующего дня был уже в райкоме комсомола. В хлопотах и заботах прошел этот день. Райком комсомола направлял добровольцев в истребительный батальон. Батальон формировался для борьбы с диверсантами, в нем ребята проходили азы военного дела, курс молодого бойца, учили уставы. Кононов шел в военкомат оформляться. В дороге его поджидал тот самый случай, с которым он не мог разминуться. До военкомата оставалось метров пятьсот, не больше. Володя шел тихим заснеженным переулком. Услыхал сзади частое поскрипывание снега под ногами. По шагам определил — женщина идет.

Навстречу ему из-за поворота вывернула подвыпившая компания. Пятеро молодых парней: высокие, крепкие, одеты вроде близнецов. Одинаковые кепки-восьми-клинки на каждом, на ногах хромовые сапоги. Полупальто распахнуты. С гармошкой они двигались, не торопясь. Володя поравнялся с компанией, посторонился, пропуская стриженых призывников. Затихла гармонь, не слышалось частого поскрипывания снега под ногами идущей сзади женщины.

— Ух ты, — донеслась до Кононова, — стой, красотка, не торопись!

Володя обернулся. Компания перегородила проулок. Только ноги он увидел в резиновых ботиках.

— Не торопись, пойдем с нами, мамзель, — донеслись слова.

— Пустите! — потребовал тоненький голосок,

— Но, но, трали-вали, не брыкайся!

Володя подбежал к парням.

— Пустите! — сказал он громко и внятно.

— Чего-о-о? — обернулся тот, что с гармошкой. — А ну, брысь отсюда!