Скандал в семействе Уинтерли

— Может быть, тебе стоит сказать это самой молодой леди, — с тяжким вздохом отозвался дядя, как будто устал обсуждать эту тему. — И зачем тебе взваливать грехи отца на свои плечи, Кольм? Криса они ничуть не тяготили, так почему ты это делаешь?

— Возможно, именно поэтому, — подумав, кивнул Кольм. — Мать мисс Уинтерли не признавала за собой ни одной ошибки, не говоря уже об уйме тех, которые она даже не замечала. Но из-за этих двух безмозглых идиотов мы с мисс Уинтерли не можем позволить себе смотреть друг на друга так, как сделали это сегодня.

— Это почему же? — возмутилась его тетя, глядя на Кольма так, словно ударила бы его, если бы смогла дотянуться. — Потому что так считают в обществе? Но в реальном мире, где мы живем сегодня, это не причина, чтобы не делать того, что надо сделать, Кольм. Забудь про общество, только Господь судья нашим деяниям, а не оно. Сейчас самое время положить конец тому, чтобы твой отец и Огастас портили тебе жизнь, не говоря уже о том, чтобы позволять им диктовать, кого тебе можно или нельзя любить.

Любить Ив, если бы она полюбила его в ответ, означало риск оторвать ее от семьи и лишить ее положения в обществе. Даже если бы он не был Хэнкортом, Кольм оставался всего лишь секретарем герцога — это совсем не та партия, на которую рассчитывала ее семья.

— Пойми, Кольм! Ты был слишком юным, чтобы сопротивляться тому, что сделали мои братья после смерти Криса, — печально вставил его дядя. — Они отправили тебя в приют, а потом в армию, не дав возможности разобраться, что к чему, поэтому я не удивлен, что ты воспринимаешь некоторые вещи несоразмерно их значению. И хотя ты все выдержал и вышел из испытаний героем, я не знаю, как заставить тебя видеть себя таким, какой ты есть на самом деле.

— Я не герой. Я просто сумел выжить.

Кольм вспомнил о тех, кто не выжил, и, покачав головой, хмуро уставился на огонь в камине. Они больше ничего не чувствовали: ни тепла огня, ни разгула стихии за стенами замка. Он сидел здесь в тепле и неге и размышлял о том, что виноват перед Ив, а они лежали в холодной земле. От мысли, чего они лишились, будучи такими молодыми, тяжесть, сдавившая ему плечи, стала еще тяжелей.

— Ты отмахиваешься от этого определения, заявляя, что другие вели себя еще храбрее тем ужасным летом, но мы с твоей тетей уже успели узнать тебя, Кольм. Настоящий мужчина достоин имени, от которого так долго отказывался.

— Да, я признаюсь, что Картер стал маской, за которой я прятался. — Кольм так долго занимался тем, что убивал и старался выжить, что думал о себе только как о Картере, да еще об очередном марше и о том, чтобы сделать меткий выстрел из ружья.

— Подозреваю, что в то время ты был слишком занят тем, чтобы выжить, и не думал про Кольма Хэнкорта, — высказалась в его защиту тетя.

— Когда мы жили на зимних квартирах, у меня оставалось много времени, чтобы думать, слишком много. Но я не хотел вспоминать о нем, — вздохнул Кольм.

— В такие времена молодому человеку надо думать, как вести себя в бою, а не беспокоиться о том, что может никогда не произойти, — сказал дядя, и Кольм понял, что эти двое всегда найдут для него оправдание.

— Возможно, вы правы, дядя, — с облегчением ответил он. Ему повезло: его любили трое хороших людей, но первоначальная причина, по которой они вели этот разговор, отравляла всю радость. — Тем не менее я не могу заменить одну фантазию другой, верно?

— Мог бы, если бы любил эту девушку, — возразила тетя Барбара.

— Мы, Хэнкорты, такой неудачный пример любви, что мне, пожалуй, лучше не пытаться. — Кольм сделал слабую попытку улыбнуться. — Уверен, что леди со мной согласится.

— Ну, не знаю. Кто знает, кому удастся понравиться молодой даме, уставшей от обычных дураков, которых она каждый день встречает в обществе?

— Спасибо, тетя Барбара.

— Не стоит, мой мальчик, — бросила она. Потом встала со своего кресла и, когда Кольм сделал то же самое, взяла его под руку.

Герцог Линейр отступил на шаг, пропуская вперед свою семью, и она кивнула, подтверждая, что он поступает правильно.

Так они спустились вниз к обеду, демонстрируя этим трогательным жестом место Кольма в жизни его дяди и тети. Однако мисс Уинтерли дала ему понять, что для нее знакомство с ним — не более чем исполнение обязанностей хозяйской дочери. Вспоминая о том, что чуть не произошло между ними этим вечером, Кольм невольно подумал, как бы не подавиться этим изысканным обедом. Потом, отказавшись от портвейна и мучительной светской беседы в гостиной, он удалился в свою комнату, где предался размышлениям о молодых дамах, которые сначала целуются так, словно отдаются тебе всем сердцем, а потом, сидя с тобой за одним столом, игнорируют тебя, как будто ты предмет мебели.