Скандинавский детектив. Сборник

— Ах так, — сказал я. — Значит, мы почти соседи. Уж не вас ли я встретил в тот вечер, когда вы свернули в Гропгрэнд? Вы шли в обнимку?

— Вполне возможно, — кивнул Турин. — Но точно не помню.

— Вы никого не видели в Гропгрэнде?

— Нет. А кого я должен был увидеть?

Харалд не ответил. Зато я сморозил глупость.

— Похоже, это совпадает с рассказом Йосты Петерсена.

Турин посмотрел на меня совершенно ясными глазами. Харалд глазами же выразил мне свое неудовольство. Турин усмехнулся.

— Йоста Петерсен тоже видел парня, который бежал по Английскому парку?

— Н-да, — ответил я уклончиво.— Похоже на то…

— Так, может, он сам и бежал? — предположил Турин, небрежно откинувшись на спинку стула.

— Есть ли у вас какие-нибудь основания считать, что человеком, бежавшим по парку, был Петерсен? — строго спросил Харалд.

— У меня? — рассмеялся Турин, изобразив удивление. — Нет, таких оснований у меня нет.

— Но вы намекнули, что это мог быть он!

— Это был просто добрый совет! Ведь в наше время никогда не знаешь, чего от человека можно ждать.

Парень явно наглел. Он поправил свой белый галстук. У него была черная рубашка и белый галстук.

— Еще один вопрос, — сказал Харалд. — Вы уверены, что секретарь факультета Улин сказал вам вчера вечером, будто провожал фру Хофштедтер от здания филологического факультета?

— Конечно, а как же иначе? — удивился Турин. — Или он утверждает, что все было не так?

Харалд уже не мог справиться с постепенно нараставшим раздражением.

— Улин утверждает, будто он сказал вам, что встретил фру Хофштедтер во время следственного эксперимента. Но вы были немного навеселе и потому, возможно, неправильно его поняли.

Турин был оскорблен до глубины души.

— Неужели Хилдинг мог так заявить? Нет, настолько пьян я не был.

— Значит, вы настаиваете на своих показаниях по поводу разговора с Улином?

— Я подумаю… — смутился Турин.

ТУРИН

Мы выпили шоколаду со взбитыми сливками, однако моего настроения это не поправило. Потом мы вернулись в город и положили ключ от машины на место. Потом посмотрели новый фильм в «Фюрисе» и съели филе по-провансальски в ресторане «Форум». После этого я снова пришел в хорошее расположение духа. И тогда мы посмотрели еще один фильм.

Мы сидели у меня на третьем этаже в переулке Гропгрэнд, пили портвейн и играли в шахматы. Мы были никудышные шахматисты, но порой любили сыграть партию очень элементарно, без всяких претензий на класс. Правда, не всегда у нас хватало терпения доиграть до конца. Честно говоря, шахматы оставались вне круга наших главных интересов.

Мы валялись на тахте посредине комнаты. Ульрика руками подпирала подбородок. Она закусила нижнюю губу и не сводила глаз с шахматной доски, думала над очередным ходом. На ней был мой халат, а под халатом — одна из моих пижам. Халат был распахнут и открывал грудь. Это была изумительная, несравненная грудь. Своей красотой она могла соперничать с самыми прекрасными вещами на свете. Я с трудом оторвал взгляд от роскошной груди и перевел его на доску.

— Твой ход, — напомнил я Ульрике.

— Знаю, — раздраженно отмахнулась она.

Каждый проигрыш она принимала близко к сердцу. И порою приходила в ярость, ее синие глаза метали молнии. Для нее это был вопрос чести. И ради этого она могла даже сжульничать, только бы выиграть. Однако жульничала она не слишком искусно. И поймать ее ничего не стоило. Иногда я изобличал ее, а чаще делал вид, что ничего не замечаю. Но она ничуть не смущалась, когда я ловил ее на месте преступления, словно считала это неотъемлемой частью шахматного мастерства. Она жульничала в каждой партии. За шахматной доской она превращалась в совершенно другого человека. Вообще-то она была довольно честная девушка.

На этот раз мы играли еще более невнимательно и рассеянно, чем обычно. Ульрика была явно не в форме, играла небрежно и жертвовала пешку за пешкой, не получая взамен никакого преимущества. А у меня с головой опять творилось что-то неладное. Ни лыжи, ни вино не помогли.

— Налей мне, пожалуйста, — попросила Ульрика.

На полу возле тахты стояла бутылка портвейна. Я перевернулся на бок и поднял бутылку. В ней оставалось совсем немного; впрочем, пользы от нее было еще меньше. Я наполнил стаканы, которые мы поставили на доску. В случае надобности мы их передвигали так, чтобы они не мешали играть. Потом я снова перекатился на бок, поставил бутылку на пол, вытряхнул из пачки сигарету. Но когда взглянул на доску, оказалось, что у Ульрики опять два слона. Совсем недавно у нее оставался только один. Другого я съел. Столь неожиданно воскресший слон теперь угрожал моей ладье.

— Твой ход, — с надеждой сказала Ульрика и отхлебнула из стакана.

— Откуда взялся этот слон?

— Какой именно?

— Ты прекрасно знаешь какой.

— Нет, ты скажи, какой?

Просто удивительно, до чего невинный был у нее вид. Я пристально посмотрел на Ульрику. На носу у нее выступило несколько веснушек — результат прогулки в Ворсэтра.

Но Ульрика не сдавалась. Я вдруг почувствовал, что все это мне до смерти надоело.

— Тот самый, что угрожает моей ладье.

— Ну что ж, пусть будет по-твоему! — И она убрала слона с доски.