Сказ о Яре и Чернаве

– Ничего, я приберу, – ласково сказала Яра и повела любимую соседку в дом.

– Но как же ты? Мы уж все давно перестали ждать, думали, сгинула ты или случилось что-то. Сколько я ночей не спала потом, себя винила, что задурила тебе голову байками про Навь, а ты и поверила…

– И всё правда же, не вымысел. И Навь существует, и живая вода. – Яра улыбнулась, радуясь встрече. Сегодня она наконец поняла, как сильно скучала по близким людям.

– Да брось, тоже мне, дитя бестолковое, глупость несусветную несёт… – Милица резко осеклась, заметив кузнеца. Последние месяцы она выхаживала его травами, насколько ей самой позволяли силы. Всё-таки и ей было страшно заразиться. Бывали дни, когда Всемил вообще не мог встать с печи от слабости и раздирающей болезни, а иногда хворь отступала – тогда он мог хотя бы сам зажечь огонь и поесть. Но ни разу за зиму знахарка не видела, чтобы её больной сосед спокойно ходил по дому, переставлял тяжёлую посуду или выгребал из печки горы золы. Ему было не просто лучше, он как будто ожил. Бабушка вопросительно смотрела то на кузнеца, то на его дочь.

– Все так, Милица, ты послушай рассказ Ярославы. Она смогла добыть живую воду и вернуться из Нави, – подтвердил Всемил.

– Как же тебе удалось-то? – Милица не знала, радоваться ей или удивляться храбрости девушки.

– Долго рассказывать, бабушка. Сначала мне Яга помогала, потом я через жуткий лес ходила, а ещё видела, как судьбы людские ткутся, словно нити…

– И воду живую?

– Да, но до неё идти дольше и сложнее всего. Там было много бесконечных полян, которые назывались Гульбище. Там живут души, внешне очень похожие на нас, живых людей, – это и есть часть нас, только другая, неявная… И рядом источник с водой, но добыть её просто так нельзя, – путаясь, сбивчиво объясняла Ярослава.

– Но ты достала воду, чтобы вылечить всю деревню?

– Что? Нет! Вода только для моего отца. Как видишь, я его исцелила!

– А для других ничего не осталось? Ведь в деревне многие хворают, хотя болезнь сейчас немного и отступила. – Знахарка укоризненно покачала головой.

– Зачем мне им помогать? Кто они мне? Тем, кто меня всю жизнь ведьминой дочкой обзывал, я теперь жизнь спасать должна, что ли? Сами пусть в Навь идут!

– Ярослава, у тебя же сердце доброе! Ты раньше о других с радостью заботилась, кто бы что ни говорил. Мне бы и немножко воды хватило, можно было оставить тем, кто в помощи нуждается. – Расстроили Всемила перемены в дочери.

– Ещё чего! Хорошие люди и так поправятся, раз болезнь начала отступать. А плохие пусть натерпятся. – Яра фыркнула. – А вам всем лишь бы поучать да указывать, как мне жить и поступать правильно! Какое мне дело до других людей и их страданий? Пусть пропадают, раз судьба у них такая. А я разве заслужила ваше осуждение? Вы, батюшка, меня не особо-то защищали от злых соседей, да и Милица не вступалась. А я ради вас отправилась в Навь и хочу, чтобы меня благодарили!

– Не пойму я никак, Ярославушка, – несчастным и испуганным голосом произнесла Милица. – Внешне вроде и ты, а внутренне словно и не ты вернулась. Речи ведёшь странные, людям зла желаешь. Думаешь только о себе, хотя всю жизнь росла бок о бок с людьми, готовыми тебе помочь, если надобно. А вредные люди сплетни распускали – так то пустое, мало ли, кто и что говорит. Ещё ни одному дубу завистливые слова не помешали крепким и здоровым вырасти. А вот зла и смерти тебе никогда не желали, кто ж тебя эдак надоумил рассуждать? Что плохого мы тебе сделали?

– В этой деревне мне всю жизнь покоя не давали, только и делали, что обижали, – зашипела девушка, словно гадюка. Во взгляде загорелись злобные искорки.

– Да и внешне ты какая-то новая… Глаза тёмные…

– Просто в доме мрачно, – попытался объяснить отец.

– И коса потемнела, – продолжала Милица, не обращая на него внимания.

Слова знахарки растревожили Ярославу, и отправилась она искать в своей комнате небольшое настольное зеркальце. Гладкая поверхность отразила знакомое лицо, но с искажёнными чертами: огромные, тёмно-болотного цвета глаза на бледном осунувшемся лице, волосы посеревшие, невзрачные. Половина длинной косы поредела и почернела в тех местах, где её пожирал огонь Калинова моста. А пальцы стали тонкими и непривычно длинными, как у лягушки, да ещё и от ожогов побурели и покрылись волдырями. Яра тихо и разочарованно взвыла. Никому она не готова была сознаться, что всегда любила свою внешность: золотистые волосы, светло-голубые глаза, румянец на щеках. И всегда подолгу красовалась перед зеркалом, прежде чем выйти на улицу. По этой же причине она любила новые наряды и украшения. А теперь на неё смотрело блёклое и серое отражение, не обладающее ни прежней красотой Ярославы, ни тёмной таинственностью Чернавы.

Недовольно сопя и не скрывая своих чувств, девушка хлопнула дверью светлицы, возвращаясь в общую горницу. Там Милица и кузнец тихо и обеспокоенно о чём-то спорили, но слов Яра не разобрала. При её приближении они сразу замолчали и ещё внимательнее уставились на девушку. Ярослава напряжённо улыбнулась.