…Когда Парамон открыл глаза, то увидел стоящий на берегу возок с запряжёнными лошадьми. Дурында пыхтел, растирал попу ноги.
— Не говори только. Чёрт, никому, что я тебя вытащил, — сказал Игнат Спирьке.
Спирька ещё не обсох, но уже натянул на себя одежду. Маленькие змеиные глазки его уставились на солдата.
— Почему?
— А то меня мужики за это в болоте утопят, — усмехнулся Игнат.
— Они тебя и так утопят, залётный ясный сокол, — прошипел Спирька.
Он промёрз в воде, и голос его совсем осип.
— Как только начнёшь подати выбивать, — продолжал Спирька, — то мужики, солдатик, тебя больше, чем меня, возненавидят, хе-хе-хе… Как сбор-то идёт? Два дня осталось до батогов, хе-хе… Шуткую я, шуткую, солдатик… Ты чудеса умеешь творить — чего тебе пугаться батогов… Ефимка-сборщик из селян был, у него тут все сватья да кумовья. Рука на них не поднималась. А ты чужой, чего тебе мужиков жалеть?
— Зря я тебя вытащил… — задумчиво проговорил Игнат.
— То ж была потеха, а не всерьёз, — сказал Спирька. — Никто не тонул, просто ныряли… А скажи, солдатик: вот если бы мы взаправду тонули, ты бы нас спас?
— И не таких спасал! — усмехнулся Игнат. — Шёл я, давно было дело, по лесу, по трясине. Возле кочек мужики бегают с кольями. Кричат: «Хватай, держи…» Смотрю: барин тонет. Такой пригожий, такой гладкий. И от кольев мужицких отворачивается. Я мужикам говорю: «Вы ему узду от скакуна дайте, либо от сабли рукоять. Потому он барин — и ему за кол хвататься не положено…» Так всё и вышло по-моему: дали ему узду богатую, он за неё цоп! — и вылез. У меня мужики стали допытываться: откуда я знаю, что кому кидать?
— Что ж ты им сказал, солдатик? — с интересом спросил Спирька.
— Так, мол, и так… — Игнат пригладил усы. — Ежели обжора тонет, то ему нужно горшок каши показать, ежели скупой, то — грош ломаный, ежели слуга барский, пёс цепной, то…
— Чего, чего замолк, солдатик? — насторожился Спирька.
— А вот слуг барских спасать не приходилось ещё, — усмехнулся Игнат. Нынче разве… Да не в счёт, ты говоришь.
— Не в счёт, не в счёт! — зашипел Спирька. — Это шутейное дело было.
Дурында всё ещё возился с попом — растирал его тощее тело.
— А ну-ка, Спиридон, отгадай загадку, — молвил Игнат, — три братца пошли на реку купаться.
Двое купаются, третий на берегу валяется. Искупались, вышли — на третьем повисли. Что это?
— Знаю, — прищурился Спирька. — Два ведра, а третье — коромысло.
— Вот и нет! — усмехнулся Игнат. — Два брата — ты с Парамоном. А третий — Яков-простота.
— Ты парня не порти, солдатик, — строго сказал Спирька. — Он Дурында, а не Яков.
— Для кого как, — покосился на Дурынду Игнат. — Для меня Яков.
— Так разгадывай загадку-то до конца, — засипел Спирька. — Почему мы на третьем брате повисли?
— Так вы ж его хлеб-соль, Якова-простоты, есть будете нынче? — Игнат спокойно выдержал злобный взгляд Спирьки. — А ведь ты первый на берег вылез, ты и угощать всех спорщиков должен.
— Не суйся в чужие дела, солдатик, — почти прошептал Спирька, — без тебя жили-поживали, авось и дальше проживём.
— Ещё загадка, — громко сказал Игнат. — Сколько в воду ни падает, всё сухим из неё выходит. Кто?
— Гусь, — прошипел Спирька. — Либо селезень.
— Нет, — помотал головой Игнат. — Ты, Спирька. Однако не утешайся — и на тебя омут найдётся.
— Уж не ты ли тот омут закрутишь, солдатик? — спросил Спирька.
— Будешь тонуть — узнаешь, — улыбнулся Игнат.
Наконец Парамон окончательно пришёл в себя. И тихо, блаженно проговорил:
— Я уже видел царствие небесное… Зачем меня вернули на грешную землю?
— Хорошо там, на небесах? — пробасил Дутда.
— Отменно! — вздохнул Парамон. — Сапог-то, сапог натягивай лучше, дубина!.. Цветы там на небе цветут, рыбы, как птицы, летают, а птицы, как рыбы, плавают…
— Ни засухи там, ни податей, — продолжал Игнат, — работай в своё удовольствие. Землю паши, сено коси, стада паси…
— Хе-хе-хе! — зашёлся смехом Спирька. — Да разве в царствии небесном работают? Там всё само в рот валится. Эх, солдатик, потешил! Хе-хе-хе, коров пасти… сено… хе-хе…
— А мне бы поработать, — мечтательно сказал Игнат. — Вместо ружья да косу в руках подержать.
— Зачем меня не пустили в царствие небесное? — строго спросил поп и пхнул ногой Дурынду.
Парень виновато опустил голову.
— Ладно, отче, комедь ломать, — сказал Игнат, сурово сдвинув мохнатые брови, — тебе и тут хорошо. Известно дело — попа на небеса и калачом не заманишь!
— Хе-хе-хе! — зашипел Спирька. — И верно, к чему туда? Дорога дальняя. А у Дурынды я в одежде флягу нашёл с зельем.
— Медовуха это, — потупился Дурында. — Для деда припас, занемог он.
— Вот деду твоему в царствие небесное самая пора, — сказал Спирька. А мы заледенели в этой речке… Душу согреть надобно.
Он отхлебнул и передал флягу брату.
Поп покрутил её, поболтал.
— Винушко, а винушко? — спросил он. И сам тут же другим голосом ответил: — «Ась, милушко?» — Лейся мне в горлышко! — «Изволь, красное солнышко!» — И Парамон лихо опрокинул флягу в рот.
— Ай да поп! — крякнул Игнат. — На земле себе царствие небесное устраивает!
— Не завидуй, — строго сказал Парамон, отнимая флягу от губ и переводя дух. — Зависть — грех…