Сказание о директоре Прончатове

- Это не стол, а произведение искусства, Никита Никитович!

Невесомый, сухонький старик держал на лице прежнюю улыбку, хотя по-прежнему не смотрел на Пронча-това. Узкая мушкетерская бороденка у него была крючком задрана, неожиданно крупные и сильные кисти рук лежали на орлиных подлокотниках так властно и крепко, словно старик вместе с креслом собирался взлететь, - У японской-то нации землетрясенье! - сказал он безразличным голосом. - Им, однако, ничего. Дом из бамбука, он прочной, легкой. А ежели бамбук молодой, его в пищу употреблять можно... - Никита Нехамов вдруг всплеснул руками, крикнул почти испуганно: - Елизавета, а ведь у тебя опозданье наблюдается!

Нехамов еще докрикивал последние слова, а в комнату уже вплывала его жена, повязанная до глаз черным платком. Держа на вытянутых руках резной поднос из цветных кусков дерева, она с полупоклоном приблизилась к старику, опустив глаза в пол, напевным голосом произнесла:

- Изволь откушать, Никита Никитович!

Нехамовская жена старинной ладьей выплыла из комнаты, дверь за ней бесшумно притворилась, а старик с прищуром придирчиво скосил глаза на поднос - стоял на нем графин не то с квасом, не то с медовухой, лежали жарко зарумянившиеся оладьи, как бы покрытые лаком куски сала, горбатый от сочности ломоть мяса, ленивый соленый огурец, а в уголке притулился серебряный стаканчик (тут уж гадать нечего!) с водкой.

- Молодой бамбук, он скусный! - наставительно сказал Нехамов самому себе. - Японская нация его ест.

Затем Никита Нехамов схватил узловатыми пальцами четвертуху хлеба, разорвав ее на части, осклабившись, с хрустом откусил от соленого огурца ровно половину, крякнув, поведя шеей, приподнял над подносом серебряную стопочку.

- Японская нация вообще хорошая, - задумчиво сказал он, - но народ среди нее попадается вредный. Я так думаю, что у него от плохой пищи вредность заводится. Бамбук - он хоть и дерево, но от него жиру нету, от него желчь в организме ходит...

Нехамов жадно выпил чарку водки, заел ее сочным куском мяса, еще раз крякнув, налил вторую.

После этого он опять вздел глаза к потолку и еще задумчивее продолжал:

- Японская нация лягушек и черепашек в пищу потребляет.

Подумав, старик вонзил белые молодые зубы в сало, покачав головой, осуждающе посмотрел на свои ноги в аккуратных новеньких чириках. Однако ему что-то в них не понравилось, он досадливо подергал верхней губой и недовольно сказал:

- Немецкая нация покрепче японской будет. Немец-он что любит? -Колбасу, сосиски, шоколад почем зря трескает. Пвдо опять же он пьет от пуза. Немец без пива жрать не сядет, это его и не проси. А от пива в теле получается крепкость, сила. Или ты возьми свинячью ногу, такую немец жарит целиком...

Прончатов сидел каменно. За то время, пока старик ел и философствовал, Олег Олегович не издал ни звука, не пошевельнулся, не переменил почтительного и несколько глуповатого выражения лица. Да и что он мог сделать, что значил он, главный инженер сплавной конторы, когда в кресле сидел истинный владыка Тагара Никита Никитович Нехамов - философ, умница, самородок, плотник и столяр, глава огромной династии Нехамовых!

Десять сыновей Никиты Нехамова, двадцать внуков, четыре дочери, около двадцати внучек - вот кто вершил главные тагарские дела. Придешь на шпалозавод - висят огромные портреты двух рамщиков Нехамовых, заглянешь в механические мастерские - возле ворот три поясных портрета металлистов Нехамовых, забредешь в кузницу - машет молотом Нехамов, пойдешь в сельсовет за справкой - за председательским столом посиживает Клавдия Нехамова, зайдешь на огонек вечером в клуб - похаживает по нему заведующий Нехамов, приплетешься на маслозавод сдавать молоко государству - молоко принимает Мария Нехамова, захочешь на малом пароходишке поехать в райцентр - сидит на кнехте начальник пристани Нехамов, напьешься до чертиков - тебя бережно отведет в кутузку участковый уполномоченный милиции Нехамов. Везде и всюду в Тагаре были Нехамовы, и конца-краю этим Нехамовым не было.

Поэтому Олег Олегович Прончатов на резной табуретке сидел смирно, на то, как вкушает Никита Никитович, смотрел скромно, речи его слушал внимательно. Он и глазом не моргнул, когда старик, закончив трапезу, довольно почмокал губами, вытершись домотканой салфеткой, поднял руки и негромко хлопнул ладонями:

- Лизавета, а Лизавета! Опять наблюдается опоздание, Лизавета!

Приняв от мужа опустевший поднос, жена поднесла ему деревянную миску, в которой он вымыл пальцы, потом подала полотенце, которым он вытер руки, и уж тогда исчезла, пробормотав на прощанье:

- Слава богу, напитался.

Тихо сделалось в комнате. Слышалось теперь, как сбиваются струи обской старицы и Кети, как в нехамовском палисаднике додираются воробьи. Шастали по комнате узорчатые тени от деревьев, прорывался сквозь пузырящиеся занавески запах доцветающей черемухи. Бойкая, веселая жизнь шла за окнами, и Прончатов вдруг подумал тихо: "И кого она ждала на крылечке?" - так как явственно увидел ту женщину, что стояла на крыльце, почувствовал сызнова ее напряженность, радость и тревогу.